Иноходец - [18]

Саша достал из кармана мятые купюры, которые Мирон выдал на обмундирование, и бросил на пол.

Мирон молчал.

Себя не жалеть! — повторил Саша слова тренера, стараясь вложить в них как можно больше сарказма. — Ты же знаешь, я лежачих не бью. Отдохни, Мирон Григорьевич. Что ты, как пацан, суетишься? Полежи, подумай… Утром люди на работу пойдут, шумни — развяжут. И смотри, чтобы твоим бандеровским духом больше в Питере не пахло. Следующий раз тебе с рук так просто не сойдёт. Появишься на глаза — берегись!

— Москаль поханый, — услышал Саша в уже дверях.

— Мы за наших… вам уши отрежем! — пообещал он, вспомнив нашумевший роман Захара Прилепина.

Проходя мимо хундая, Саша аккуратно прикрыл дверцу машины.

Обратная дорога показалась ему адом. Возбуждение прошло, и Сашу клонило в сон. По–хорошему, надо было остановиться и подремать хотя бы часок, а потом, со свежей головой, ехать дальше. Но утром должны вернуться из Швеции родители Светы, и Саша решил ехать, несмотря на изнеможение.

Света, напротив, очнулась от прострации и говорила без остановки. Саша, преодолевая усталость, вел машину на предельно возможной скорости, и будто сквозь вату, слушал лихорадочный шёпот девушки:

— Он противный… у него глаза масляные… если бы он меня тронул, я покончила бы с собой… я знала, что ты меня спасёшь… Сашенька, милый, как я тебя люблю… Ничего мне не нужно, только чтобы ты был всегда рядом… Только ты…

Света с неожиданной для хрупкой девушки силой обнимала Сашу, сковывая его движения. Его правая щека, шея и футболка промокли от её слёз. Он, не отрывая взгляда от дороги, деликатно освобождался от объятий, и тогда Света на какое–то время замолкала. А потом она вдруг заснула, откинувшись на подголовник. В одно мгновение. Вот только что лихорадочно шептала, обжигая дыханием, — и уже спит. На её щёчках проступил румянец. Губы сложились в обиженную подковку, меж бровей застыла упрямая вертикальная морщинка. Саша дотянулся до девушки, потянул, проверяя, ремень безопасности, и нежно погладил судорожно сжатую в кулачок ладошку Светы. Она улыбнулась во сне.

Родители Светы, вернувшись из скандинавского турне, так и не узнали о злоключениях дочери. Светлана сдавала экзамены в университет. Саша с ней встретился всего лишь пару раз, и то на бегу, больше они общались по телефону. А потом Света вдруг перестала отвечать на его звонки. Саша сначала не придал этому особого значения. Понятное дело, поступает человек в универ — собеседования, консультации, каждая минута на счету. А что поздно вечером не дозвониться, так спать ложится, выматывается, бедняжка. Соскучился Саша по Светке ужасно и в один прекрасный вечер позвонил в её квартиру. Он терпеть не мог какой бы то ни было неопределённости. Не буду отвлекать от занятий, взгляну только на неё, прикоснусь губами к щеке, вдохну запах волос, думал он.

Дверь открыл отец девушки. Саша учился со Светой одном классе и с детства знал её родителей. А уж Филиппа Сергеевича — тем паче. Тот когда–то был заместителем директора школы, заведовал учебно–воспитательной работой с учащимися и преподавал в старших классах историю. Он был среднего роста, коренастым и склонным к полноте, носил очки с дымчатыми стёклами, его широкий лоб обрамляла похожая на подкову лысина. То ли за круглые очки, напоминающие тёмные круги у глаз хищной птицы, то ли за крючковатый нос, нависавший над верхней губой, школьники прозвали завуча Филином. Вполне возможно, что тут сыграло свою роль и имя, созвучное с прозвищем, или его серое «оперение». Всё у Филина было серым: костюм, галстук, носовой платок, уголок которого выглядывал из верхнего кармана пиджака, лицо и волосы — русые с проседью. Зимой и летом он носил однотонные серые носки. Скорее всего, Филин ходил бы и в серых туфлях, будь такие в продаже. Саша опустил глаза — как он и предполагал, тапки у Светкиного отца были серого цвета.

Завуч он был неплохой, вежливый, не слишком строгий, тем не менее школяры боялись попасть ему на заметку. Филин был занудой. Вернее сказать, супер–занудой, чемпионом среди зануд! Ну, натворил чего мальчишка, стекло, скажем, разбил мячом или толкнул невзначай учителя на перемене, на урок, к примеру, опоздал… Поговори ты с ним, прикрикни, если надо, дай подзатыльник, наконец. Нет, Филин заводил нарушителя в кабинет, усаживал на жесткий стул и часа три вёл с ним воспитательную беседу. Говорил завуч о патриотизме, любви к отчизне и прочих высоких материях. Всю душу, бывало, вытянет.

Из школы он ушёл давно, и сейчас работал в шведском представительстве известной косметической фирмы. Светка когда–то называла, но Саша не запомнил.

Светкин отец остановился на пороге, перекрыв дверной проём грузным телом, и уставился на юношу сквозь непроницаемые стёкла очков.

— Здрасте, Филипп Сергеевич, — поздоровался вежливый Саша, — Светлана дома?

Филин промолчал. Он или на самом деле не помнил бывшего ученика, или сделал вид, что не узнаёт. Пауза затягивалась. Саша переступил с ноги на ногу:

— Я Саша Енохов, — решил подсказать он. — Мы со Светланой в одном классе учимся. То есть, простите, учились… — поправился он.