Иногда корабли - [7]

Разбираться в материях тоньше, чем старый призрак

Всё же воет в этот белый, матерый, сучий

Несомненный лунный сумрак, в безумный призвук,

Слушай музыку, слабая, нежная, слушай голос,

Слушай звук, который исходит из душ, из недр,

Слушай голос, который нас собирает, голых,

Теплых, плачущих всё о том, что никто нам не дал

Ни готовых схем, ни возможности быть покрепче,

Ни способности совершать и не быть свершимым,

Слушай то, что царапает из совершенья речи,

Из подснежного захлебыванья под шиной,

Мы когда-то умрем, дай нам Бог умереть без боли,

Без улыбки на устах, без тоски на лицах.

Мы когда-то умрем, дай нам Бог умереть без Бога,

Не равняя счет, отмеченный на таблицах.

Не отчаялись там, где под утро всегда встречались,

В удивительно голом молчании декораций,

Заполняющими отсутствие чувств речами:

Где ты был, любимый, и как до тебя добраться,

Слушай море, ведь пока мы не верим в море,

Море лижет ступни, под ногами лежит бугристо,

Хорошо бы закончить типа «memento mori»,

Но, пока я не так мудра,

Приходи на пристань.

Брызги

Сладкие дни крошатся в руке, как коржик, сонное море дремлет в объятьях тени,

берег роскошен, зелен и непокошен, пыльное лето в городе тощих кошек плещется

в складках юбок и полотенец. Мертвая зыбь, но что может быть живее? Солнце

людей сгоняет с себя щипками. В этот букет (я знаю, что позже – веник)

я собираю мяту и можжевельник, в колкие лапы втискиваюсь щеками. Милый,

я позабыла, что я с тобою, бывший, я позабыла, кто с кем скандалил.

Ноги, исцарапанные в прибое, четко отображают узор сандалий.

Тощие кошки, кошек никто не кормит, кошки крикливы, наглы и голоштанны.

Я растворяюсь, нет, я пускаю корни, утро приходит, если на подоконник падают

виноградины и каштаны. Я не войду наверх, я пристроюсь возле, где бирюзовый мед

обнимает скалы. Губы хватают пряный горячий воздух. Осень, моя возлюбленная,

стервозна, больше, чем на неделю, не отпускает.

Господи, кто там лечит и кто там хнычет, чье там движенье крыл ли, шуршанье лап

ли, кто там дыханье ночи в карманах нычит?

В море луна замочила подол и нынче хмуро роняет с него золотые капли.

Плечи алеют смугло и нос лупится, кожу забраковал бы любой сапожник.

Время смеется, осень рыдает в Битце. Мы в свои двадцать выучились любиться,

только бояться будем учиться позже. Эти песчинки оспинками на пальцах, ветер

с открытки – сухо, протяжно, хрипко. Краб из-под камня греет блестящий панцирь.

Я не люблю английский и просыпаться, и обожаю яблоки, дождь и скрипку.

Дождь задремал в коляске, смешной и близкий, яблоком круглым мокро ладонь

наполнить.

Я ухожу стремительно по-английски, чтобы, проснувшись, что-нибудь всё же

вспомнить.

Боже, я не надеюсь – что толку в бреде

Этой редиски, дурочки, пародистки,

В этом ее безвыходном danse macabre.

Но если когда-нибудь всё же меня апгрейдишь,

То сохрани эти папки на жестком диске.

Там для тебя оставлена пара кадров.

Школьный курс

В.К.

Вот этот город. Остов его прогнил. Каменный остров оставшихся навсегда.

Вот фонарей горячечная слюда.

Вот я иду одна и гашу огни.

Вот этот город, нужный только одним.

Вот и вода, идущая по следам.

Вот этот город. Картиночный до соплей. До постоянных соплей – полгода зима.

Сказочный, барочный его филей.

Набитые до оскомин его дома.

Вот этот город, петровский лаокоон. Не по канонам канувший в никуда.

Вот этот город – окон, коней, колонн.

Слякотная, колокольная ерунда.

Я знаю тебя, с математикой ты на ты. Тебе не составит труда эта разность тем.

Гармония безвыходной простоты.

Геометрия продрогших на лавках тел.

Вот этот город, влитый вольной Невой. Непрерывность парков, прямая речная речь.

Сделай мне предложение – из него,

из дефисов мостов, из наших нечастых встреч.

Вот этот город, он не простыл – остыл. Историю по колено в воде стирал.

Расторгни его союз, разведи мосты.

Закончи эту промокшую пастораль.

Радость моя, ты и с музыкой не на вы. Слушай всё то, что он от тоски навыл.

Гордый больной нарыв на брегах Невы.

Даже его революции не новы.

Чем же он жив, чем дорог его мирок? Чем он дрожит под левым моим плечом?

Теплой пуповиной железных дорог,

Сдобренной разговорами ни о чем.

Сдобренной перегноем бесценных слов, недосогретых губ, что тебе еще?

Как он стоит, чахоточный серый слон?

Чем он благословлён, чем он защищен?

Возьми этот город. Вычти центральный район.

Отломи со шпиля кораблик и сунь в карман. Отпусти его в какой-нибудь водоем.

Смотри, как исчезает его корма.

Смотри, как опадает Дворцовый мост, Васильевский опускается в глубину.

Флюгер берет направленье на норд-норд-ост,

Трамвай уцепился колесами за струну.

Вот этот город, косящий на запад рай с Заячьей, Каменной, Спасской его губой

Вот телефонов осиплые номера.

Вот я стою. Да, вот, я взяла с собой

Теплый пакет с батоном и молоком. Я не приду умирать, приезжай пожить.

Видишь, отсюда видно, как над рекой

Лепит туман облаков слоёных коржи.

Видишь, как он заворачивает в края мёрзлое ощетиненное лицо.

Вот этот берег. Вот я жду тебя. Вот я.

Вот драгоценный песок для наших дворцов.

Пятнадцать лет

Да, лето, тополиный снег, неясная пора,

Когда ты не войдешь в подъезд, всех звезд не сосчитав.

«Я поведу тебя в музей, – сказала мне сестра,—

Ведь ты не знаешь ни черта, не можешь ни черта.