Иногда корабли - [5]

И четырнадцать слов «люблю», и тринадцать «нет».

Просыпается слон, просыпаешься ты, пока что

Не имеющий имени, пахнет горелой кашей,

Просыпается на столе порошок от кашля,

Тает розовый снег на сыром до бровей окне.

Входишь в тапки, потом одеваешься и выходишь,

Думал, всё для тебя придумано, но ведь вот лишь

Тридцать метров пустой дороги, а дальше сам

Сочиняешь, страдаешь, придумываешь, стираешь,

Выжимаешь ненужное, нужных случайно ранишь,

Нужно было всё же вставать хоть немного раньше,

Над тобой расцветает рассветная полоса.

Но единственное, что с Адамом, со мной и с ними —

Это вдруг замереть у двери, придумать имя

Для слона и розы, для тех, кто нами крещен.

«…»

Вот Адам просыпается. Клен нарекает кленом,

А рябину – рябиной, а лист он зовёт зелёным,

Ну а девочку, конечно, зовут Алёной,

А котенка, конечно, Иосифом, как еще.

Всё об одном

Решка (примитивное)

Словами тяжко – получится не любыми.

Мне страшно нужно, чтобы меня любили.

Не чтобы рыдали, мучались и страдали,

А чтобы где-то пели и где-то ждали.

Не чтобы, меня кляня, из окон бросались,

Не чтобы писали, а чтобы со мной спасались

От страшного сна, от горести и от боли,

От ссоры с собою, от чьей-то чужой любови.

Я слабых утешу, бальзам нацежу ранимым,

Мне страшно нужно, чтобы меня хранили,

Хвалили за дело, ругали бы за обновки,

Чтоб рядом со мной стояли на остановке,

Не чтобы бледнели, видя меня не с теми,

Не чтобы в постели, ведь я же не о постели,

Не чтобы меня пластали на покрывале,

А чтобы со мною яблоки воровали.

Храни меня, славный Бог, от любой печали

Мне страшно нужно, чтобы меня встречали

С работы, чтоб на ночь ласково целовали,

Чтоб рано утром дверь за мной закрывали.

Я вряд ли стану лучше, исправлю что-то,

Я вряд ли буду готовить, стирать и штопать,

Я буду бояться мышей, темноты и крови,

Но если нас поймают, то я прикрою.

Господь придумал летать воробью, оленю

Придумал бежать, огню – пожирать поленья,

Сосне – расти, вцепляясь корнями в землю,

Змее – ползти, хвостом раздвигая зелень.

Меня – хорошими снами служить твоими,

Хранить твое имя, красивое твое имя.

Я знаю это, не знаю только, зачем мне

Такое простое это предназначенье.

Я выйду из дома, руки в карманы суну,

Мороз рисует на лужах смешной рисунок.

Распахнуто утро створками голубыми

И мне так нужно, чтобы меня любили.

Орел (про метро)

Нет сил. Нет сил. Нет сил. Нет сил.

Я бы сдох сейчас, пожалуй, если б кто-то попросил.

Я бы рад, но ведь не просят,

Ветер ост, а время осень,

Юго-юг, востоко-запад, это древо Игдрасиль.

Нет слов. Нет слов. Нет слов. Нет слов.

Я вишу на тонкой леске, я дневной ее улов.

Сеньке – шапка, волку – рыбка,

Я – дурацкая открытка:

Текст, написанный вслепую, и замятый уголок.

Сто дел. Сто дел. Сто дел. Сто дел.

Я сижу на этом месте, будто вечно тут сидел.

Книжку в зубы, морду в книжку,

Нет меня и ты мне снишься,

Даже в вечном механизме есть понятие «предел».

Есть дом. В нем кот. Он не спит, он пол скребет,

Я плыву ему навстречу, мне навстречу мир гребет,

Кот голодный и когтистый.

Пищу – греть, кота – затискать,

Больше я не представляю на сегодня фронт работ.

Тик-так. Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Я пытаюсь жить иначе, а выходит всё вот так.

Инь длиннее, ян короче,

То есть день короче ночи,

За рубашкой в шкаф полезешь – вот тебе и гутен таг.

Жди, верь, лезь сквозь. Не выходит – значит, брось,

Жили вместе, жили рядом, жили плохо, жили врозь,

Обломали, покосили

Ветки в нашем Игдрасиле,

А осенние остатки обовьет Уроборос.

Я сир. Мир синь. Колкий воздух, сладкий сидр,

Каждый день богат на встречи, о которых не просил.

Игдрасили, Игдрасили,

Выйду на Электросиле,

Может, там еще осталось для меня электросил.

Я был плохим. А теперь я мал и хил.

Запоздалый одуванчик, здравствуй, Осовиахим,

Ярко светят окна-ниши,

Нет меня и ты мне снишься.

Капли падают так редко, что домой пришел сухим.

Детское

Не признаться не могу, а признаться тяжко,

Я б себе зашила рот, если бы смогла.

Я украла у тебя маленькое счастье

Самый крохотный флакон синего стекла.

Это счастье у тебя пряталось на полке

Покрывалось чешуей пыли и обид,

Ты его когда-то взял, доверху наполнил,

Надписал и позабыл – шкаф и так набит.

Я наткнулась на него, встав на табуретку,

Шаря в темной тишине в поисках сластей,

А оно блеснуло мне сказочно и редко,

Отразилось в потолке, брызнуло от стен,

И забилось под рукой, ласково запело —

Вот и не смогла уйти, не смогла не взять,

Там под самым колпачком голубая пена,

И такая синева – рассказать нельзя.

У тебя таких чудес – воз и два вагона,

Свежих счастий всех цветов закрома полны,

У тебя в окне живет майский птичий гомон,

У тебя в комоде есть плеск морской волны,

У тебя растут цветы и смеются дети,

У тебя так хорошо спорятся дела,

У тебя, наверно, есть всё, что есть на свете —

Ну, подумаешь, флакон синего стекла.

Самый крохотный, поверь, самый завалящий,

Может, там и вовсе чушь, талая вода.

Ты бы вовсе не полез в этот долгий ящик,

Ты б не вспомнил про него вовсе никогда.

Но сегодня ты с утра пел, готовил бигос,

Ты был весел, мир был мил, крепок был союз,

Но морщинка на щеке – та, что я влюбилась,

Превратилась в тонкий шрам, в тот, что я боюсь.

Ты поцеловал меня: приходи почаще,

Как всегда, на букве «о» губы округлив.

Я украла у тебя маленькое счастье,