Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [43]

Симон, взяв с собой всего одного оруженосца и раз двадцать рискнув жизнью, спустился в ров, вынес несчастного и тем спас от верной смерти.

А в каких плачевных условиях он вел кампанию! Не раз крестоносцы, отвоевавшие свои сорок дней, покидали его во время осады или начавшейся экспедиции. Почти всегда он бился с превосходящими силами врага. Бесполезно было умолять баронов и даже бросаться в ноги к ним, чтобы уговорить остаться еще на некоторое время: у этих паломников была лишь одна забота — получив отпущение грехов, вернуться домой. Даже не все были столь добросовестны, чтобы дождаться окончания своих сорока дней, и легаты были вынуждены им напоминать, что грехи отпускаются лишь отслужившим полный срок. Почти так же, как и людей, Монфору недоставало денег. «Нередко он так нуждался, — пишет монах из Сернея, — что не имел никакой еды, даже куска хлеба. Во время трапезы он не решался возвращаться к себе в палатку и спешно уходил на прогулку, чтобы не краснеть за свою нищету».

Он вызвал из Франции свою жену — Алису де Монморанси, которая стала делить с ним опасности и тяготы похода. Эта героиня во время переездов сажала на круп лошади, у себя за спиной, увечных паломников, водила отряды к своему мужу, командовала крепостями от его имени, руководила осадами и стойко выдерживала атаки. Ее доблестный дух не могли сломить и самые критические ситуации. Однажды она оказалась в одиночестве отрезанной в Лаворе: Симон воевал далеко, ее старший сын Амори лежал больной в Фанжо, дочь с грудным младенцем находилась в Монреале — не было никакой возможности связаться со своими!

Эта необыкновенная семья черпала силы в своей истовой вере. Когда однажды в воскресенье Монфор, выслушав мессу и причастившись, отправлялся на бой в Кастельнодари, один монах-цистерцианец счел нужным сказать ему несколько ободряющих слов. «Вы думаете, я боюсь? — спросил Монфор. — Это же дело Христа; за меня молится вся Церковь — я знаю, что мы не можем проиграть». Подобная уверенность придает непобедимость и способна повлечь за собой даже чудеса. Во время осады Терма вождь крестоносцев беседовал с одним из своих рыцарей, положив руку ему на плечо. На них упал огромный камень и разбил рыцарю голову, Монфор же, обнимавший его, ничуть не пострадал. Другой раз, когда он присутствовал на службе, прилетевшая стрела наповал сразила сержанта[58], стоявшего у него прямо за спиной.

Пока он, хранимый Богом и неуязвимый, одерживал победы на полях сражений, его сторонники в ходе второго цикла завоеваний продолжали захватывать епископства.

Архиепископ Ошский был смещен, епископ Родезский заменен. Епископ Каркассонский вопреки своему желанию снял с себя сан, уступив место Гвидо, аббату Во-де-Сернея. Магистр Федизий тоже добился воздаяния в этой жизни, получив епископство Агдское. Наконец, верховный руководитель всего предприятия, аббат Сито Арнольд-Амальрик, 12 марта 1212 г. водворился в архиепископстве Нарбоннском. К полномочиям, которые ему давал пост легата, он добавил власть первого епископа Южной Франции: этот враг еретиков трудился не только на благо веры. Будучи монахом, он оставил свою обитель, чтобы стать крупным феодальным собственником и высшим руководителем церкви Лангедока. Но он не удовольствовался и саном архиепископа. С первых дней вступления в эту должность он велел приносить себе оммаж как герцогу Нарбоннскому. Этот сеньориальный титул принадлежал только Тулузскому дому, но был также отнят у Раймунда VI, и Арнольд его присвоил, не посоветовавшись с Монфором, тоже претендовавшим на него.

Местные прелаты, которых не лишили владений в пользу чужеземцев, легко смирились со свершившимися фактами — ведь захватчики постарались щедро наделить их правами и доходами, отнятыми у графа Тулузского. 20 июня 1211 г. Гильом, епископ Кагорский, которому Монфор пожаловал в качестве фьефа бывшие владения Раймунда VI и его епархии, принес ему клятву верности. 14 сентября 1212 г. Раймунд, аббат Муассака, разделив с вождем крестоносцев то, чем граф владел в Муассаке, заявил в официальной грамоте, «что Бог по справедливости наделил Симона де Монфора доменами его противника». Это была богатая добыча как для клириков, прибывших из Франции, так и для тех церковнослужителей Юга, которые выиграли от смены суверена.

Суверен! Сеньор Монфора был таковым еще не в полной мере: он не отобрал у графа Тулузского его титул, но это было единственное, чего ему недоставало, и легаты уже требовали этот титул для него. В середине 1212 г. они ходатайствовали перед Римом, чтобы огромная сеньория Лангедок была официально передана тому, кто ей фактически владеет. Впрочем, Симон вел себя как человек, которому принадлежит будущее. Еще не завершив завоеваний, он уже издавал законы для новых подданных и определял, какими правилами будет руководствоваться при управлении.

На большой ассамблее в Памье в декабре 1212 г., куда он созвал знать, клириков и бюргеров своей страны, как король Франции веком позже созовет Генеральные штаты, этот выскочка с безупречным мастерством совершил акт высокой политики. Он сформировал комиссию для составления статутов, включив в нее и южан, что позволило ему выглядеть либералом в глазах побежденных. Он обязал их руководствоваться парижскими кутюмами