Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [33]

Еретики действительно пришли в сильнейший ужас. Они спешно покинули около сотни замков и укрылись в горах. Нарбонн, чтобы избежать бедствия, казнил нескольких катаров. Городу Монпелье бояться было нечего — ему покровительствовал сам Иннокентий III; еще в марте он запретил трогать жителей этого города, «людей набожных и издавна преданных Апостолическому Престолу». Но Каркассон, куда бросился Раймунд-Рожер, решил сопротивляться. Крестоносцы осадили его, быстро захватили предместья и блокировали сам город. Король Арагона Педро II, опасаясь новой беды, попытался вступиться перед легатами за виконта, своего вассала. Легаты остались непреклонны. Раймунд-Рожеру разрешили, если он того захочет, выйти из осажденного города с двенадцатью рыцарями, но все жители должны будут сдаться на милость победителя. «Король сказал сквозь зубы: “Это произойдет, когда осел взлетит в небо”», а виконт воскликнул, «что скорее позволит заживо содрать с себя кожу». Но жители, зажатые в тесных городских стенах, отрезанные от источников воды, задыхаясь под жарким солнцем от зловония, вызванного скоплением больных и мертвого скота, в конце концов решили капитулировать. Они покинули город полунагими, «не унеся с собой добра и на цену пуговицы».

В рапорте о первых событиях войны, отправленном легатами Папе, те объясняли, почему Каркассон избежал участи Безье. Была опасность, что солдаты или сами еретики сожгут город и всю страну. Как тогда продвигаться в этой пустыне и чем жить? Вожди не имели полной власти над своими отрядами[50]. «В армии, — писали легаты, — слишком много людей, которые вместе с нами телом, но не душой». Тем не менее в августе 1209 г. весь фьеф Безье и Каркассона попал в руки защитников Церкви. Раймунд-Рожер, вопреки условиям капитуляции брошенный в тюрьму, живым оттуда уже не выйдет.

Захватить землю — это было еще не все, надо было ее удержать. Бароны Севера, выполнившие сорокадневную обязанность[51] и получившие отпущение грехов, думали лишь о том, чтобы вернуться назад. Ни герцог Бургундский, ни граф Неверский, ни граф де Сен-Поль не желали брать этот фьеф, приобретенный резней. «Им не было дела до шкуры, содранной с другого, — говорится в “Песне”. — Не находилось никого, кто не счел бы бесчестием принять эту землю». Но один мелкий сеньор из Иль-де-Франса, имевший домены в Англии, — Симон де Монфор, граф Лестер, — немного помолившись, пошел на такое бесчестие.

Это был пылкий католик, известный ненавистью к ереси и тем, что во всем усердно следовал воле Церкви. Во время четвертого крестового похода он покинул христианскую армию и отказался идти на Константинополь, чтобы не нарушать повелений Папы[52]. Петр из Во-де-Сернея описывает его так: «Высокого роста, с красивыми волосами, изящными чертами лица, сильными плечами, крепким и удивительно гибким телом». В нравственном отношении он обладал всеми достоинствами: «Очень красноречивый, приветливый со всеми, превосходный друг, человек строгого целомудрия и редкой скромности». Безупречные мудрость и осмотрительность, твердость в решениях, справедливость в суждениях, смелость в атаке, упорство в достижении избранной цели — у этого человека, «всецело преданного Божьему делу», не было ни одного недостатка. Но монах забывает сказать, что этот благочестивый рыцарь был черствым и жестоким, как многие ему подобные, и проявлял поразительную активность в погоне за своими выгодами, поначалу совпадавшими с интересами Церкви. Щадя себя не более, чем последнего солдата, он сумеет стать первоклассным военачальником, изобретательным дипломатом, умелым организатором жизни в завоеванных землях. Печать, которой он заверял грамоты, изображает его в виде охотника, скачущего галопом рядом с борзыми и трубящего в рог. Теперь он посвятит себя иной охоте, сулящей больше приобретений для души и тела.

«Сеньор, — сказал ему аббат Сито, — именем Бога Всемогущего примите землю, которую вам даровали: ибо порукой за нее Бог и Папа, и мы вслед за ними, и все прочие крестоносцы. И мы будем помогать вам всю вашу жизнь. — Я это сделаю, — молвил Симон, — при условии, что князья дадут мне клятву, что в случае надобности, ради моей, защиты, все явятся на мой зов. — Мы даем вам ее, — преданно сказали все. И тогда он принял землю и страну». Первый акт, который он подписал в этом качестве в августе 1209 г., начинается со слов: «Симон, синьор де Монфор, граф Лестер, виконт Безье и Каркассона. Поскольку Господь через посредство крестоносцев, Своих слуг, передал в мои руки земли еретиков, нечестивого народа, я смиренно и благочестиво принял это бремя и эту власть, полагаясь на Его помощь и вняв настояниям баронов армии, а равно сеньора легата и сопровождающих его прелатов».

Через месяц новый владелец Безье и Каркассона сам доложил Иннокентию III о своем возвышении. Его единодушно избрали, хоть он этого и недостоин, чтобы управлять альбигойской землей; пожаловал ее ему аббат Сито; он сам официально признавал, что обязан ею «только Богу и Папе». Он просил, чтобы Рим утвердил его, а равно его наследников, во владении полученными им доменами, как и его соратников — во владении долей, которая им выделена. Он вынес на одобрение Папы первые меры, которые предпринял: введение постоянного налога в пользу Святого Престола в размере три денье с очага; возвращение всем церквам и клирикам десятины, удерживаемой еретиками. По этим двум пунктам согласие Иннокентия не вызывало сомнений. Но Симон, человек практичный, продолжая рассыпаться в благодарностях, потребовал денег на продолжение предприятия.