Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [29]

Можно ли поверить, чтобы граф Тулузский предлагал своим подданным восхищаться этим особого рода героем? Он всегда отрицал свою причастность к данному политическому убийству. Зачем ему было, уничтожая папского легата, настраивать против себя широкие круги христиан? Будь он действительно замешан, он не был бы так неосмотрителен, чтобы этим хвалиться. Наконец, Иннокентий III вел речь только о «косвенных доказательствах», а о вознаграждении убийце упомянул, лишь добавив «рассказывают». В одном письме за 1212 г. он признает, что изобличить графа так и не удалось, что он остался только «под сильным подозрением».

Раймунд VI оказался точно в таком же положении, что и король Англии Генрих II, которого обвинили в убийстве Томаса Бекета[45]. Подчиненный по своему почину идет на убийство, чтобы угодить повелителю, не подумав, что такое преступление неминуемо станет роковым для той стороны, представитель которой его совершает. Граф Тулузский, по нашему мнению, не замышлял и не организовывал убийства Петра де Кастельно; но эта кровавая драма повлечет за собой его собственную гибель, падение его династии и истребление целого народа.

«Песнь о крестовом походе» описывает поведение Иннокентия III после убийства его легата одним лаконичным штрихом: «От скорби, в каковую его это повергло, он подпер рукой подбородок и воззвал к св. Иакову Компостельскому и св. Петру Римскому». В пламенном циркуляре от 10 марта 1208 г., где говорится о преступлении, он не только обрек убийцу на ненависть всех верующих, но и обрушил на графа Тулузского, считая его также виновным, все проклятия и церковные кары. Раймунд VI был отлучен от Церкви, его подданные и союзники освобождались от своих клятв; всем разрешалось преследовать его лично и захватывать его земли, считаясь лишь с правами его сюзерена. Папа с трудом допускал предположение, что граф может обезоружить Церковь своим покаянием. Оно будет принято лишь при одном условии: чтобы он изгнал еретиков. «Никакой жалости к этим преступникам, которые, не довольствуясь тем, что развращают души, покровительствуя ереси, еще убивают и тела».

Партия, стоявшая за крайние меры, взяла верх. Аббат Сито велел повсюду провозглашать анафему и поднимать массы в крестовый поход. «Песнь» изображает, как он в Риме, в собрании кардиналов, во всеуслышание призывает обратиться к силе, собирать мстителей за Церковь. «Велите оповещать по всей земле до самого Константинополя об отпущении грехов. Кто не примет креста, пусть никогда более не пьет вина, не ест на скатерти ни вечером, ни утром, не одевается ни в пеньку, ни в лен, а после смерти пусть его выкопают как собаку». В реальности Арнольд-Амальрик, находившийся в то время во Франции, не мог произнести эту речь. Тем не менее он действительно был организатором и главой планируемой экспедиции. Это ему будет принадлежать верховное руководство всеми делами и даже военными действиями; Симон де Монфор будет лишь его подчиненным.

Вместе с письмом, объявлявшим графа Тулузского вне закона, Рим разослал многочисленные послания, адресованные архиепископам и епископам Франции. Тем надлежало оказать поддержку легатам, восстановить мир между французами и англичанами, необходимый для успеха этого великого начинания, разжечь рвение клириков и мирян. В пятый раз Иннокентий воззвал к усердию и энергии Филиппа Августа. Очень ловко выразив восхищение тем, сколь высокой степени могущества достиг король, он апеллировал к хорошо известной любви адресата к Святому Престолу. Ему ведомо, что Филипп всегда ненавидел ересь и много раз это доказал. Королевский сан обязывает его носителя покарать убийц Петра де Кастельно и еще раз послужить Церкви, которой со стороны еретиков грозит такая опасность, какой не бывало никогда. «Они хуже сарацин», — написал Папа, и это были очень знаменательные слова, рассчитанные на то, чтобы оправдать готовящийся крестовый поход. «Тебе следует изгнать графа Тулузского с земли, которую он занимает, — добавлял он, — и отнять ее у сектантов, чтобы отдать добрым католикам, которые под твоим счастливым владычеством смогут верно служить Господу». По мысли Иннокентия, эти репрессии будут на пользу королю Франции.

Но Филипп не клюнул на эту приманку. Он ответил новым отказом, сопроводив его, правда, благовидными отговорками. Прежде всего, он пришел бы в отчаяние, если бы его сочли благосклонным к Раймунду. «Вы сообщили мне, — пишет он Папе, — о смерти Петра де Кастельно. Эта весть причинила мне немало горя, ибо легат, сей достойный человек, выполнял весьма благое дело. Если у вас есть причина сетовать на графа, то и мы имеем к нему очень серьезные претензии. Во время нашей войны с Ричардом он принял сторону этого короля, женившись на его сестре, хотя наш отец и мы сами потратили немало денег на защиту Тулузы от англичан[46]. А когда мы вступили в борьбу с королем Иоанном, в гарнизоне Фалеза мы обнаружили тулузских солдат. Нам же ни граф, ни его вассалы никогда не присылали своих отрядов, хотя он держит от нас одно из крупнейших баронств в королевстве».

В принципе Филипп не отказывался играть роль, которую ему предлагали, но упорно настаивал на двух условиях, уже выдвинутых ранее. Нужно, чтобы ему дали необходимые деньги, а главное — чтобы Иоанна, его врага, обязали хранить мир. Впрочем, он дал знать Папе, что, лишая графа Тулузского его земель, Рим превышает свою власть. «Вы объявляете: те, кто пойдет на еретиков, имеют полное право присваивать их домены и домены графа. Но, по мнению сведущих лиц, с которыми я советовался по этому вопросу, по закону вы вправе лишать графа его владений лишь после того, как осудите его в качестве еретика. Только изобличив его в этом преступлении, вы должны сообщить ему о вынесенном приговоре и уведомить нас о конфискации земли, которую он от нас держит. Но от вас не было известия, чтобы факт такового преступления был доказан». «Мы пишем вам это, — добавляет французский король, — не с тем, чтобы оправдать виновного. Мы сами скорее склонны его обвинять, что и покажем, если пожелает Бог и представится случай».