Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [20]
Сеньор Монпелье действительно играл роль заплечных дел мастера для римской власти. Когда в 1201 г. епископ Агдский Раймунд запросил Папу, что делать с восемью еретиками, сидящими у него в темницах, Иннокентий предложил ему передать их Гильему VIII, чтобы тот наказал их сообразно тяжести их проступков. Увы, могущество этого барона было невелико, а в 1202 г. он умер — как раз в тот момент, когда папству стали так нужны его услуги и его поддержка.
Педро II, Арагонец[32], был бы воистину лучшим помощником Папы, если бы захотел возглавить католическое движение и посвятить себя этому благому делу. В течение нескольких лет в Риме могли рассчитывать, что он возьмет на себя эту роль. В Европе не было королевства, более тесно связанного со Святым Престолом, чем Арагон. Педро II, коронованный в Риме в 1204 г., принес Иннокентию III тесный оммаж и на этом публичном торжестве признал, что его государство — всего лишь вассальное княжество и данник Престола святого Петра. Это был человек Папы во всех смыслах этого слова[33]! Разве он не был буквально создан для борьбы с еретиками в Лангедоке? Эта миссия прекрасно подходила и для достижения его собственных целей в Пиренейской Франции. К тому же этот римский и католический государь дал еще много доказательств своей приверженности к вере. В 1197 г. в очень суровом эдикте он выделил вальденсам и катарам день на то, чтобы покинуть его королевство. Указывалось, что по истечении этого срока всякий еретик, обнаруженный в пределах его государства, будет предан огню, а его имущество конфисковано: две трети достанутся королю, треть — доносчику. В 1205 г. король Арагона даже как будто начал военную акцию против альбигойцев: он отбил у них замок Лескюр близ Альби, чтобы сделать его фьефом римской Церкви. Так что Иннокентий III мог полагать, что обрел в его лице желанное орудие.
Его иллюзия продержалась недолго. Король Арагона сам рассчитывал использовать Папу. С его помощью он надеялся завладеть сеньорией Монпелье, на наследнице которой Марии, единственной дочери Гильема VIII, женился. Вместо того чтобы дальше преследовать катаров, он ввязался в войну с католическим бюргерством — горожанами Монпелье, которые, отличаясь весьма независимым нравом, были мало склонны принять его власть. Папа и его легаты приложили немало труда, чтобы помирить его с могущественной коммуной. Став наконец сеньором Монпелье, он попытался отделаться от очень уродливой жены, которую взял только ради ее наследства; но Иннокентий, к которому он обратился за разводом, отказал — разрешение было бы слишком скандальным. После этого в отношениях между Папой и его вассалом возникло заметное охлаждение. Впрочем, Педро II и не собирался в угоду Церкви вступать в борьбу с Раймундом VI, мужем его сестры Элеоноры; существовали и другие брачные планы, которые могли еще укрепить связь обоих домов. В Риме поняли, что король Арагона никогда не пойдет войной на Тулузу. Когда Папа воззвал к феодалам Северной Франции, чтобы бросить их на Лангедок, — это значило, что он отказался от надежды использовать рвение Педро II. А тот откажется примкнуть к предприятию, организованному с целью отобрать Юг у южан и отдать его чужаку, и все закончится неожиданно: этот истребитель еретиков, этот вассал римской Церкви, принесший ей оммаж, будет сражаться против правоверных войск и умрет среди отлученных, на службе у ереси.
Мог ли Иннокентий III, лишенный всякой поддержки со стороны феодалов Лангедока, рассчитывать на население его городов? Почти все они были очагами катаризма. Петр де Кастельно свою миссию 1203 г. начал со смелого шага. Он вступил в Тулузу, собрал жителей и потребовал от них клятвы, что они сохранили католическую веру. «Эта клятва, — добавил он, — не нанесет никакого урона вашим свободам. Именем Папы мы подтверждаем ваши обычаи и ваши привилегии; но те, кто откажется ее принести, будут преданы анафеме». Глава христианства подтверждает муниципальные вольности! Если удача сама плывет в руки, грех ее не использовать: тулузцы согласились и поклялись. Но когда легат сверх того захотел их заставить изгнать еретиков, горожане уперлись. Пришлось припугнуть их гневом князей и королей, нависшим над их головами, перспективой разорения их города и уничтожения богатств. «Они уступили, — пишет монах из Сернея, — силе и из страха. Но едва посланцы Папы уехали, они вновь стали собираться по ночам, чтобы слушать проповедь сектантов. Ах, как трудно отказаться от своих повадок!»
Так же думали и прелаты Лангедока. Они совершенно не хотели менять своих привычек и уступать власть агентам Иннокентия III. Даже под давлением изобличений, обвинений, угроз они подчинялись плохо или не подчинялись вообще. Пришлось поставить этих епископов перед выбором: показать благой пример или же уступить место людям, убежденным в необходимости реформы, а главное — в скорой и суровой акции против еретиков. Бездействие или открытое сопротивление Церкви Юга побудило легатов приостановить действие общего права, заменив его своими решениями, — мера революционная, которая могла лишь усугубить кризис. Прежде чем поражать еретиков, пришлось вести борьбу со строптивым духовенством.
