Инквизитор - [8]
Бертран родом из горной деревушки Сейра, полной еретиков и овцеводов. Поскольку совершенные учат, будто совокупление, даже мужа и жены, греховно (в первой части «Истории альбигойцев» автор сообщает, что, согласно их учению, «…священное супружество есть не что иное, как разврат, и если кто плодит сыновей и дочерей в браке, тому не будет спасения»), поскольку, говорю я, это один из манихейских принципов, Гаско применил его на свой лад. Приземистый, угрюмый, с лицом землистого цвета, этот бедный и неграмотный прядильщик смог тем не менее совратить немалое число женщин — сколько всего, я пока не выяснил, — включая нескольких замужних, и двух своих сестер — родную и единокровную. Совокупление с мужем называл он большим грехом, чем с любым другим мужчиной, хотя бы с братом. Почему? Потому что жена не догадывается, что грешит, когда муж познает ее! Так же он говорил, что Господь не запрещал жениться на сестрах, ведь после сотворения мира братья познавали своих сестер. В этом я тотчас же почуял влияние более образованного, чем Бертран, человека, и мне удалось выпытать имя — имя совершенного: Адемар де Роаксио. Самого Адемара тоже удалось задержать, и он был заключен в темницу вместе с Бертраном.
Я не верю, что Адемар внушал Бертрану столь изуверские мысли с целью подтолкнуть его к совращению родственниц. Несомненно, стремился он лишь поддержать суждение о греховности плотских связей — в браке или вне брака, равно между чужими и родными. Адемар, будучи человеком подлинно аскетической жизни, ни за что не одобрил бы поступка Бертрана. Осмелюсь предположить, что совершенный жил в согласии со своей еретической доктриной: в бедности и целомудрии, соблюдая пост, исключавший мясо, яйца и сыр (поскольку это всё продукты совокупления), не сквернословил, нищенствовал и проповедовал. Власти утверждают, что еретики лукавят, заявляя о своем целомудрии, бедности и непорочности во всех отношениях, и то, что многие еретики — лжецы, развратники и обжоры, чистая правда. Но малая часть не такова. Кое-кто, подобно Адемару, на самом деле верен своим принципам. И это делает их еще более опасными.
Из показаний свидетельницы по имени Раймонда Витали я узнал, что однажды Адемара попросили благословить умиравшее дитя, проведя обряд, известный как consolamentum[22], и состоящий из многих молитв и поклонов. Это, по мнению еретиков, обеспечит душе умирающего вечную жизнь — при условии, что потом он или она воздержится от пищи и воды. «Не давайте вашей дочери ни есть, ни пить, даже если она попросит», — приказал Адемар. Когда мать девочки сказала, что она никогда не откажет своему ребенку в пище и воде, Адемар ответил, что она подвергает опасности душу ребенка. Вследствие чего отец силой отлучил мать от девочки, и та умерла, плача и умоляя о хлебе и молоке.
Этот жуткий пост, называемый endura, считается у них священной формой самоубийства. Несомненно, он происходит от их отвращения к материальному миру, который они зовут злым началом и мраком, противостоящим божественной сущности. Но я отвлекся. Я не собираюсь подробно исследовать здесь еретические заблуждения. В повествовании своем я намерен быть, насколько возможно, кратким и ясным.
Достаточно сказать, что когда отец Августин впервые пришел осмотреть тюрьму, он застал Адемара постящимся.
— Этот человек — нераскаявшийся совершенный, — сообщил я моему новому начальнику (и, надо признаться, не без некоторой гордости, ибо совершенные в наши дни стали редким видом). — Он умирает.
— Умирает?
— Он отказывается от пищи.
Я отворил окошко в двери камеры Адемара, но из-за темноты нельзя было ничего разглядеть. Тогда я откинул засов на двери, зная, что истощенный и прикованный цепями к стене Адемар не представляет для нас опасности. Он был один, ибо мы давно знали, что совершенных следует держать в одиночном заключении, как бы ни переполнена была тюрьма. В противном случае они станут смущать умы сокамерников, убеждая их отказаться от своих признаний и умереть за свои принципы.
— Здравствуйте, Адемар, — бодро сказал я. — Вы очень плохо выглядите, друг мой. Не изменили ли вы своих намерений?
Звякнули цепи, узник пошевелился, но ничего не сказал.
— Я вижу, что Понс оставил тут вам хлеба. Почему бы не съесть его, пока он не очерствеет?
Адемар по-прежнему молчал. Мне пришло в голову, что у него уже не осталось сил ни говорить, ни поднять хлеб.
При тусклом свете он напоминал мертвеца, с длинным костистым лицом, белым, точно семь ангелов.
— Вы хотите, чтобы я покормил вас? — озабоченно спросил я. Однако, когда я отщипнул хлеба и вложил ему в губы, он отвернулся.
Вздохнув, я встал и обратился к отцу Августину:
— Адемар полностью признал свои заблуждения, но упорствует в них. Отец Жак велел, чтобы всех свидетелей и грешников, которые отвергают покаяние, держали на хлебе и воде, дабы телесные муки открыли их души для света истины. — Я помолчал, превозмогая дурноту, вызванную спертым и зловонным воздухом помещения, и закончил: — Но Адемар возложил на себя немного более строгий пост, чем следовало бы.
