Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - [72]

На ходу она успела бросить беглый взгляд в зеркало и ужаснулась – окровавленными губами Женька уделал ей все лицо, и теперь коричневато-красные пятна покрывали белую кожу. Марина завернула в ванную, наскоро умылась, попутно смыв и всю косметику, но краситься заново уже не было времени. Она захлопнула дверь и поспешила к гаражам.

Женька пришел в себя через несколько минут, еле-еле встал на ноги и выматерился. Ударив пару раз плечом в дверь, взвыл от бессилия – выбить ее отсюда он не сможет, а это значит, Марина сейчас уже ушла из квартиры на улицу и, чтобы менты не поднялись, сама спустилась к ним. И еще на себя возьмет все. Хотя – стоп! Что? Ничего не произошло, и умер этот ее любовник не от ударов, нанесенных Женькой. И даже не от его знаменитой финки, а от пулевого ранения в голову. Аккуратная такая дырка во лбу образовалась… А уж здесь-то он, Хохол, точно не при делах, и потому Маринке нет смысла придумывать что-то. Если менты не олухи, они ее задержат на пару часов, снимут показания – и все. И вдруг у Хохла все заледенело внутри. А вдруг кому-то придет в голову откатать ее отпечатки?! От одной мысли о том, что произойдет дальше, Хохлу стало дурно.

– Котенок, девочка, я умоляю тебя – будь аккуратнее! – застонал он, опускаясь снова на пол в своей неожиданной темнице, как будто Марина могла услышать его там, на улице.

Она действительно не могла услышать. Как раз в этот момент она, стараясь не смотреть на закрытый уже черным целлофаном и уложенный на носилки труп Георгия, механически называла оперативникам свою фамилию и имя.

– Кем вы приходились убитому? – услышала она вопрос и слегка напряглась.

– Я… ну…

– Понятно. Так и запишем – состояли в интимных отношениях.

– Вы это видели? – враждебно поинтересовалась Коваль и вытащила сигареты. К ней возвращалось ее обычное иронично-злое настроение, и это могло обернуться против нее же. Марина осознавала всю опасность такого поведения и такого тона в разговоре, но ничего не могла с собой поделать.

– А мне зачем видеть? – пожал плечами рыжеватый полный парень, бегло орудуя шариковой ручкой и засеивая белый лист мелкими зернышками букв. – Назовите иначе, если вас слово не устраивает, а протоколу это все равно.

– Так, Леха, поехали-ка в управу, – подошел к ним второй оперативник – пожилой, почти лысый и с красным простудным носом, которым он то и дело хлюпал, как первоклашка. – Холодно здесь. Вы, барышня, не против прокатиться? – обратился он к Марине. – Бригада еще работает, а опросить вас и там можем.

Она пожала плечами:

– Мне все равно.

– Отлично! – обрадовался простуженный оперативник. – Тогда в машинку пожалуйте.

В тот момент, когда в квартире Хохол, разбив подвернувшимся под руки молотком дверные доски, силился сбросить засов, высунувшись из проломанного проема почти по пояс, Марина села в машину и вместе с операми уехала в управление. Сумев, наконец, освободиться, Хохол сразу же рванул на улицу, добежал до гаражей, но там начавшийся снег уже тихонько заваливал следы от протекторов. В бессильной злобе Женька рухнул на колени и взвыл, словно не чувствуя, как намокают джинсы. Но нужно было что-то срочно решать, делать, а не выть посреди двора, как волк, привлекая ненужное внимание. Как был – с окровавленным после драки с Георгием лицом, в этих мокрых на коленях джинсах и разодранной до пояса рубахе – он сел в Маринину машину, успев похвалить себя за то, что догадался схватить ключи от нее со столика в коридоре, и во весь дух помчался к «Матросской тишине». К Мишке Ворону.

«Только бы помог, не отказался, – билось в его мозгу, – что угодно пообещаю, только бы помог. Если кто-то докопается, что Маринка жива – даже думать страшно… Только бы молчала там, не дерзила, а то ж ей слово поперек – и понеслась массовка… Молчи, котенок, только молчи, родная, не усугубляй!»

Коваль и без мысленных посылов Хохла понимала, что в этой щекотливой ситуации ей лучше держать язык за зубами, не острить без нужды и вообще стараться только отвечать на вопросы. Именно так она и поступила, сидя в кабинете, – держалась скромно, выкурила непривычно мало, хотя очень нервничала. И если бы в кабинет не вошел какой-то потеющий чин с красной, как после бани, мордой, то вышла бы она из кабинета точно в ту же дверь, в которую вошла, а не поехала бы в СИЗО.

– А задержи-ка ты, Костенька, барышню до выяснения, так сказать, – бухнул чин с порога. – Уж больно занятно господин Данилевский на тот свет отправился – избит так, как будто бревно на него упало, да не одно.

– Мне казалось, Георгий был убит выстрелом в голову, – проговорила Марина, внутренне холодея.

– А что там вам казалось, барышня, это уже шестнадцатое дело-то. Вы вот лучше расскажите, с кем это ваш приятель перед самой смертью так круто пообщался?

– Этого я не знаю.

– Забавная память у вас, однако. Кровь свежая на нем, а вы, значит, хоть и на улице были, а не видели ничего? – хмыкнул краснолицый.

Марина занервничала – она прекрасно знала, чем может обернуться для нее задержание. Как только ее отпечатки пробьют по картотеке – все. Ей ни за что не выбраться отсюда, и остаток жизни она проведет где-нибудь в Мордовии, например.