Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - [71]

– Совсем сдурели, уроды?! – и Георгий, в тот момент успевший подмять Хохла под себя, поднял голову, но тут же рухнул обратно и, дернувшись всем телом, замер.

Женька не мог понять, что произошло, почему противник стал вдруг тяжелым и неповоротливым. Он пытался сбросить его, однако напряженные мышцы рук вдруг стали судорожно подергиваться, и Хохол взвыл от болезненного ощущения. В этот же момент он увидел рядом со своей головой ботинки Марины и скорее почувствовал, чем услышал:

– Женя… он мертв…

– Что за… – начал Хохол, никак не понимавший, что случилось, – как это?!

Коваль не ответила, рывком столкнула Георгия с Женьки, и Хохол, перевернувшись, увидел безжизненные глаза, устремленные в ночное небо, и пулевое отверстие во лбу.

– …твою мать! – констатировал Хохол, пытаясь подняться.

Когда ему это удалось, он повернулся к сидевшей по-прежнему на корточках Марине и с ужасом увидел, что Коваль плачет. Плачет, прижав к щеке безжизненную руку с длинными пальцами…

Это было хуже ножа, хуже пули – видеть, как твоя женщина, твоя жена оплакивает чужого мужика… Хохол растерялся и не знал, что ему делать теперь, как быть, что говорить и надо ли – говорить что-то.

– Марина… – хрипло вывернул он, даже не заметив, что называет ее вслух родным именем, чего не делал уже давно. – Марина…

Она подняла глаза:

– Прости меня.

Женька рывком поднял ее на ноги, прижал к себе и задышал в волосы, стараясь сдержать рвущиеся из груди эмоции:

– Котенок… родная моя… не надо так, не извиняйся.

– Еще скажи – «ты ни в чем не виновата», – бесцветным голосом произнесла она. – Давай, скажи – ведь ты всегда это говоришь. Теперь видишь, что я именно то, чем всегда меня считали? Я – самка паука, «черная вдова» я – вот тебе лишнее доказательство, – она ткнула пальцем в сторону трупа. – Видишь, да? Стоило человеку со мной переспать – и он спит вечным сном!

– Хватит, котенок. Я – жив, значит, все в порядке.

– Тебе просто повезло! Пока повезло, понял?! Беги, спасайся!

Хохол понял: сейчас Марина находится на грани истерики, и буквально через пару секунд он уже не сможет справиться с ее состоянием. Он подхватил ее на руки, начал покрывать поцелуями лицо.

– Не говори так! Никогда я не уйду, никуда не уйду! Со мной ничего не случится, никогда не случится! Мне только одно надо – чтобы ты была рядом, только это! Понимаешь, только это!

Она уже не кричала и даже не плакала, только всхлипывала, крепко обхватив его руками за шею. У Женьки давило в груди слева, давило так сильно, как будто сердце сжали тисками. «Ну, только не сейчас! – взмолился он, вспомнив, что примерно такое же ощущение он уже испытывал однажды во время тяжелого сердечного приступа, когда сумел отбить у шантажиста Грегори. – Господи, если ты есть – пожалуйста, не сейчас!»

Внезапно Марина уперлась руками в его грудь:

– Отпусти меня! Отпусти, нужно уходить отсюда!

– Почему? – удивленно спросил он, опуская ее на землю.

– Менты едут!

Она схватила Хохла за руку и потянула за собой, лихорадочно соображая, что делать. План возник в голове спонтанно. Ее все равно вызовут к следователю – соседка Георгия видела ее несколько раз, поэтому скрываться смысла не имеет. А вот Хохлу совершенно ни к чему общение с правоохранительными органами. Ей инкриминировать ничего не смогут – а у него такие татуировки, что слепому видно, где их делали, тут на тату-салон не спихнешь. И никому не нужно, чтобы в Женькином прошлом кто-то стал копать – мало ли что нароют. Поэтому существует только один выход – изолировать его. Надежно изолировать.

Марина приволокла его в квартиру Георгия – другого места сейчас у нее просто не имелось, да и времени не было тоже.

– Что мы тут делать-то будем? – недоумевал Хохол, подчиняясь ее напору.

Повинуясь какому-то шестому чувству, Марина что было сил толкнула Хохла в кладовку, которая запиралась снаружи и имела еще надежный засов. Женька не успел даже сообразить, что она делает, когда Марина ударила его в шею электрошокером, устроила обмякшее тело, как могла, на полу. Хохол оказался запертым в тесной, как пенал, комнатушке, по стенам которой были укреплены полки с каким-то хламом. Засов же был приделан для спокойствия прежней хозяйки, об этом ей рассказал Георгий буквально несколько часов назад в ответ на ее вопрос о странном расположении этого приспособления. Тронутая умом старушка считала, что к ней из кладовки постоянно приходят воры, и сын нашел выход из положения, а Георгий не стал возиться и убирать. «Кстати пришлось», – успела подумать Марина, закладывая дверь.

– Женька, как очнешься – заткнись и сиди тихо! – проговорила она, не надеясь, конечно, что он ее услышит. – Не усложняй мне жизнь, любимый – она и так очень уж сложная вдруг стала. Умоляю – молчи, что бы тут ни делалось!

Она прекрасно понимала – стоит кому-то из милиционеров задрать рукава его рубахи – и привет. Таких татуировок, как у Женьки, не было ни у кого, и явно кто-то из «стариков» их вспомнит. Да и отпечатки пальцев наверняка есть в картотеке – Хохол рецидивист. И допустить, чтобы кто-то опознал его, Марина не могла – теперь ей уже ни за что его не вытащить, намотают на пожизненное, благо статей хватит в Уголовном кодексе. Нет, допустить подобного развития сюжета Коваль никак не могла.