Инклюз - [20]

— "Арейлетт" английские! Свечи вкручены, баки полные — садись да ехай!

— Водить умеешь? — спросил я его. — Я вот умею.

— И я сумею. Теорию знаю, ничего сложного.

Кроме нас двоих управлять мотоциклом никто не вызвался. Лев объяснил, что знаком с велосипедом, но знакомство это не слишком близкое.

А Теоретчик вскоре уяснил всю разницу между вождением мотоцикла в теории и на практике. Но ничего, он смышленый, за меньше часа наблатыкался.

Легкие "Арейлетты", хоть и не рассчитаны на такое, но выдюжили нагрузку в три седока каждый. Только ехали едва-едва быстрее идущего человека.

— Зато ноги не бьем, — уговаривал себя и прочих Теоретчик. И вскоре перечеркнул свое утверждение, завалив мотоцикл на бок и отбив колено.

— Нам в самый Измит надо? — спросил зажатый между мной и Степаном Борька.

— В самый-самый. Там ночевать надо. Если три дня Накиюддин-бек не объявится, рвать домой, причем спешно. Это значит взяли его, а турки спрашивать умеют, больше трех дней никто не промолчит.

"Но папку все равно беречь пуще себя. Если берут тебя, жги запальный конец, он из корешка выторчен, и клади ровно всех кто с тобой". — Добавлял к этой инструкции Блюмкин. Но Борьке это знать необязательно.

— Нормальный город. Вроде, как и не турки живут, а наши или греки какие-нибудь, — сообщил свое мнение Степан, когда показались беленые дома с черепичными крышами и пирамидальные тополя.

— А ты че думал, они на дереве живут? Или в норах? — усмехнулся Теоретчик. — Измит город старый. Тут еще всякие византийцы жили, а до них…

Мне повезло, про Измит Теоретчик знал не так много: всего минут на пять, да и то вместе с его собственными соображениями.

— Бросать надо машины, — с участием глядя на Теоретчика, сказал Борька. Заметные они очень. Да и мы тоже. Закатим в кущеру (что это за слово?) и станем ночи ждать.

Когда стемнело, я провел всех по улочкам предместий к желтоватому дому, возле которого рос карагач с отпиленной верхушкой. Дорогу я вызубрил по блюмкинским наставлениям, а вот с карагачем он мне удружил. Тут у половины верхушек не было, обычай, наверное, резать их, а росли карагачи у каждого, считай, десятого дома.

Постучав частым, как велено было, стуком, я дождался, когда в воротном глазке появится чья-то голова.

"Мафуз. Абдалик" — сказал я.

Под именем Мафуза тут знали Блюмкина, а Абдалик должен был предоставить нам гостеприимство.

Этот Абдалик оказался боязливым мужичком, который решил, что прятать нас в сарае — самое гостеприимство. Правда, кормил хорошо.

Всю ночь и весь день мы в этом сарае на хорошей сухой овчине валялись, а под вечер следующего дня Абдалик с поклоном ввел в сарай пожилого турка в сером европейском костюме. По описанию — как раз Накиюддин-бека.

Я потянулся за мешком, в котором хранил папку, как вдруг со двора раздались крики, топот и гомон. Накиюддин-бек побелел, а Борька высунул голову за дверь.

— Вели твоего бека! — с усмешкой сказал он мне, — весь двор солдатами забит. Кавалерия. Спешиваются, щас рыскать начнут.

Я втолкнул Накиюддин-бека в руки Степану.

— Береги его!

Затем, перебросившись парой фраз, анархисты приготовились. Прошло несколько минут, и дверь сарая распахнулась. На пороге толпились солдаты с нацеленными в темноту (ламповый фитиль Лев прикрутил едва началась суматоха) карабинами, задевая друг друга ножнами сабель.

Из темноты грянули выстрелы. Пулемет, три винтовки и три пистолета буквально выбросили солдат во двор, а вслед за ними, не давая и секундной передышки, ринулись мы.

Мы палили во всякого не из нашей компании, палили плотно и яростно. Боюсь, Абдалика тоже завалили под горячую руку, ну, а что делать?

Зато нам удалось оттеснить солдат в дом, завладеть их лошадьми и, пока Теоретчик поливал дом огнем, остальные с гиканьем вылетели на улицу. Степан держал у себя на седле Накиюддин-бека, который пытался указывать дорогу, но бек делал это по-французски и Степан, несмотря на свое прошлое, мало что понимал. Цирковых терминов бек не употреблял.

Находу перекинув бека мне, Степан задержался, чтобы прикрыть уходящего со двора Теоретчика, но того все-таки достали пулей, огрызающиеся из дома турки. Правда, потом стало ясно, что вскользь.

Не все, кто пришли нас арестовывать, вошли во двор. Ну, а как же? Несколько всадников караулили парадный выезд, но их мы смяли, причем Марусины сабли вдоволь нагулялась по турецким башлыкам.

Оставались те, кто караулил черный ход. Они не погнались за нами верхами, а спешились и стреляли вслед. Нам оставалось только прижимать шенкеля.

Наметом мы вылетели из города, и я, по просьбе бека, направил наш отряд под гору к морю. Но и здесь нас ждала засада. Навстречу шел эскадрон турок в бордовых мундирах, наклонивших вперед пики навроде казачьих. И тут я увидел такое, что забуду не скоро.

Теоретчик бросил пулемет Степану, а тот, поймав его, погнал коня прямо на эскадрон. Держась рукой за луку, он каким-то обезьяньим образом изогнулся, весь уйдя за конскую шею. И, летя навстречу врагам, стал поливать их из пулемета, который удерживал одной рукой.

След — вслед за ним неслась Маруся, вертящая на скаку саблями и визжащая, как пила, налетевшая в бревне на гвоздь.