Инклюз - [13]

"Что ж ты на манеже вялый такой, хуже Дульсинеи!" — ругал Степана шталмейстер Егоров. Дульсинеей звали сорокасемилетнюю слониху, которую утром окатывали водой и терли шваброй, чтобы только убедить выйти из стойла.

Цирковые от своих избавляются неохотно. Будь в Степановой работе хоть какая-то уникальность, его б так и терпели, поругивая. Но для работы нижним он, здоровенный парень, вполне подходил. Но старший брат Иван был шире в кости и мощнее. Прирожденным верхним уродился средний брат Дмитрий — легкий и гибкий, как девочка. Так что Степан работал в середине вместе с Петром и Василием — его погодками близнецами. Близнецы акробаты смотрятся хорошо да и нравилось им, в отличие от Степана, до кровавых мозолей крутиться на трапеции и швырять друг друга на трамплине-качелях, пока связки не лопнут.

Происхождения Бужинин старший был дворянского, хотя и самого мелкопоместного. Ничего, кроме дворянской грамоты, ему в наследство не досталось. Однако дворянство, какое ни на есть, а всё преимущество. Поэтому, когда стало ясно, что одного из сыновей придется отдавать на службу, папаша Бужинин, хоть и не раздумывал, кого именно, но все же расстарался и пристроил Степана не в пехоту или саперы, а в гвардейский Морской Корпус.

Толком познать морскую службу, пропитаться солью и всласть надраить медяшку Степан не успел: началась Первая Мировая. Вместо яхт и корветов Степан познакомился с гаубичным обстрелом газами, повальной дизентерией (самого его к счастью эта хворь миновала). Корпус кинули ходить в штыковую атаку. А чуть позже переформировали так, что Степан неожиданно для себя оказался в прожекторной команде. Когда команду за ненадобностью расформировали, Степан, не ладивший с казначеем, вылетел из корпуса и оказался матросом без специальности на эсминеце "Подвижный".

Вся, предшествовавшая этому перемещению, служба произвела на Степана двойственное впечатление. С одной стороны, его совершенно не устраивала флотская дисциплина. Он достаточно наслушался приказов от родни, чтобы еще подчиняться приказам чужих людей, даже, если у них лампасы. С другой — мир за пределами цирка оказался огромен и прекрасен, существовать в нем было тоже прекрасно, даже если это отягощалось необходимостью есть конскую требуху (как-то раз почти неделю) и убивать людей. Что же до риска самому оказаться убитым, это на Степана впечатления не производило. Бывает, падают люди из-под купола — и что? Он искренне недоумевал паническим настроениям, иногда овладевавшим его сослуживцами. За это его не любили, не веря в то, что ему и вправду не страшно.

Перевод на эсминец дал Степану, мечтавшему о свободе, непокорному, но инертному, отличную встряску. Экипаж готовился к бунту и забунтовал всерьез, выкинув за борт офицеров, за исключением второго помощника, судового врача и орудийного мастера. Этих троих команда любила; их просто ссадили на берег. Корабли бунтовали один за другим, но восстания еще подавлялись, причем довольно жестоко. Быстро стало понятно, что на корабле оставаться нельзя — подойдут канонерки и расстреляют. А уйти они, не знающие толком навигации, могут только вдоль берега. А вдоль берега далеко ли уйдешь?

Экипаж бежал с "Подвижного" в январе 1916-го и превратился в банду, вскоре распавшуюся на несколько более мелких. Но Степана к тому времени среди них уже не было. Потому что даже в банде наверху главарь, а кто ниже — делай, что велено. В главари Степан не годился, да и не рвался, а исполнять приказы больше не собирался. Ничьи. Когда, легко взявший верх в банде, пользовавшийся еще на корабле большим авторитетом, моторист Бочков по прозвищу "Бочка" попытался навязать Степану свою власть силой, он быстро убедился, что натренированные трапецией пальцы оторвать от своего горла невозможно. Задушенному унаследовал другой любимец команды, а Степан ушел, причем за Бочкова, несмотря на его былую харизму, мстить никто не захотел.

Решив, что навоевался пока, Степан осел под Херсоном у одной вдовы. Где и провел некоторое время, с интересом узнавая крестьянский быт, знания которого раньше был совершенно лишен. Впрочем, пахать и сеять оказалось неинтересно, поэтому Степан убедил кузнеца взять его помощником-молотобойцем. Вдова согласилась, что так даже лучше (исправлять то, что напахал-насеял с неофитским упорством Степан, приходилось ей).

Спокойная жизнь продлилась недостаточно долго, чтобы надоесть. Власти то исчезали, то их становилось так много, что и не понять, кто же и кем правит. Степан не обращал на это внимания. Но, когда в деревню стали наведываться банды, не обращать внимания стало невозможно. Кузнец попробовал сколотить отряд самообороны, но поддержки не получил: мужики, кого не забрали на войну, и те, кто с нее дезертировал, воевать не хотели, и получил пулю, когда они втроем со Степаном и еще одним пришлым оказали отпор передовому разъезду атамана Свинюка. Кузнец и пришлый погибли, Степану пуля проехала вдоль ребер, а из разъезда двое выжили и удрали. Следовало ждать карательного набега на огрызнувшуюся деревню. Деревенские Степана пожурили, но связываться с ним, даже раненым, поопасались. Собрали, что могли, и ушли, уводя скот и попрощавшись с урожаем, который, как они подозревали, Свинюк сожжет вместе с деревней. Вдова ушла с остальными, призывая Степана последовать ее примеру. Но он вдруг взбеленился и заявил, что сроду ни от кого не бегал.