Инклюз - [11]

— И чего? — спросил Борька.

— И того, слушай, что жизнь твоя будет опасная. Поэтому пойдем к моему другу Вагизу, он мне кое-чем обязан или жить не будет, сука такая!

Вагиз Цария — абхаз и не столько друг, сколько бывший конкурент Бешалидзе, пошел в свое время отличной от него дорогой. Бешалидзе завязал с мелким мошенничеством, потому что попался и уехал на Сахалин мучиться и страдать. Цария страдать не хотел, поэтому бросил мошенничество, и сперва стакнувшись со своей горной родней, а потом один двадцать лет разбойничал между Сванетским хребтом и рекой Риони. Богатств не нажил, но и не попался. Когда понял, что стар, купил маленький дом в Тифлисе и жил с толстой женой и тощей внучкой Антицей. Борька всем нравился (как всякий прирожденный жулик), понравился и Вагизу. Нашлись на чердаке и винтовка, и старые капсюльные еще пистолеты, а чтобы научить Борьку драться, Вагизу и вовсе ничего, кроме обмотанной тряпкой палки, не понадобилось. К четырнадцати Борька ездил верхом, как кахетинец, стрелял, как латыш, подкрадывался, как время возвращать долг, а прятался, как крыса пасмурной ночью. И совершенно ничего и никого не боялся, потому что его всему выучили два старика, а раз уж они до старости дожили, каждый со своей половинкой его знания, то он и вовсе будет жить вечно.

События пятого года Борька не вполне осознал, зато февральская и октябрьская революции в 1917-м, который наступил чуть позже, чем Борьке самому стукнуло 17, оглушили его. Царь — не царь — это ему в Тифлисе было все равно, тут князей и потомков царей больше, чем безродных приблуд раза так в три. А вот то, что в Петербурге прямо в городе крейсер стрелял и у власти не пойми кто, натолкнули его на мысль: "А почему не я?". Власть над другими Борьку не интересовала, а вот идея распоряжаться собой без оглядки на кого-либо и творить, что в голову взбредет, даже для жулика и башибузука оказалась революционной.

Что Борька вытворял, он и сам потом не помнил. В полном бардаке, творившемся вокруг, он сумел всего за десять дней добраться до Питера. По дороге его пытались грабить, и так он обзавелся новым оружием взамен капсульных пистолетов. В холодном и дождливом Питере он не задержался, только взглянул на людей, устроивших все это роскошество. Побывал в Смольном и остался недоволен. С Лениным говорить не стал, даже не поверил, что тот человек чуть ли не самый главный революционер. Поговорил с Бонч-Бруевичем, ничему не поверил и мало что понял. Украл пару хороших ботинок и ушел прочь, собираясь отправиться в края потеплее. На вокзале его пытался задержать патруль. Не за ботинки, конечно, а за демонстративно засунутый за пояс револьвер. Так у Борьки появились две гранаты. Одну из них он опробовал, бросив в реку с крыши поезда, шедшего в Полтаву. С тех пор гранаты стали его любимым инструментом. Пользовался он ими редко, но всегда носил с собой и с удовольствием показывал людям, которые ему не нравились.

Помня рассказы Вагиза Цария, Борька стал подкарауливать людей. В степи это куда сложнее, чем в горах, но он справлялся. Грабил он тех, кто был ему несимпатичен. Симпатичных он обманывал. Но уже через пару месяцев Борька стал тосковать. У него было самое главное — свобода, но не было с кем ее разделить.

Однажды Борька караулил проезжающих, лежа в тени на уступе в середине глубокого сухого оврага, через который проходил когда-то наезженный, но и теперь частенько посещаемый тракт.

День близился к полудню, когда Борька заметил облако пыли. Облако было великовато для одинокого путника и даже для пары возов. И быстро росло, приближаясь. Когда в театральный бинокль (другого у Борьки не было) стало видно, что перед облаком скачут чуть ли не два десятка всадников, Борька решил, что лучше уйти. Но любопытство победило: он только поглубже забился в тень и накинул на голову рыжевато-серую куртку, чтобы бинокль не бликовал. Вскоре он понял, что остался не зря. Первым, опережавшим остальных метров (Борька был инстинктивным франкофилом) на двести пятьдесят, всадником была женщина выдающейся на неопытный (Антицу-то он когда-то уговорил, но и все) Борькин взгляд красоты. Красоты для него экзотической: с желтыми косами, курносая и с огромными голубыми глазами. Конь у нее тоже был выдающийся. Чалый англо-араб, бог весть как попавший к ней в руки. Но в лошадях Борька и вовсе ничего не смыслил. Зато он отлично разбирался в том, как кидать гранаты.

Всадница беспрепятственно проскакала мимо Борьки, а вот ее преследователям не повезло. Трое погибли сразу, еще с полдюжины покалечило осколками и копытами разбившихся лошадей. Борька добавил, и преследователей стало еще меньше. Гранат было только три, но и третья нашла, кого разорвать в клочья, а кого только посечь осколками. Борька взялся за винтовку, но это было уже лишнее — уцелевшие (меньше десятка) развернули коней и помчались, откуда приехали.

К Борькиному огорчению красавица не стала дожидаться развязки и благодарить его. Все, что он увидел в бинокль — круп ее коня в дальнем конце оврага. Тогда он решил ее выследить.

Читать следы в степи в отличие от грабежа, наоборот, куда проще, чем в горах. Два дня Борька шел, а потом полдня ждал. И дождался.