Инкарнация Вики - [45]
– Любовь Поликарповна, смешно вас слушать, право слово. Значит, я свою родную дочь не люблю и желаю ей зла, по-вашему? Я вам просто не все рассказывал. Щадил. Вика ходила в полицию и там напала на моего знакомого Шкатова. Видела она его всего один раз на моем дне рождения восемь лет назад. Он тогда только в полицию поступил. Пришла к нему в участок, пугала тайным орденом… Я его попросил за ней последить по-дружески. На следующий день она полдня на коленях перед Медным всадником на коленях простояла. Это не фантазии. Это серьезная болезнь. И угрожает она в первую очередь ей самой. Герту я не смог спасти, а Вики спасу. Говорите, что хотите.
– Так это ты гада Шкатова за мной следить послал! – Вики взорвалась и полностью потеряла контроль над собой. Она в пижаме подскочила к столу, за которым шла тайная беседа, и, размахивая руками, начала кричать. Вся боль, накопившаяся в ней, прорвалась наружу. Слезы обиды полились ручьями.
– Шкатова! Убийцу послал! Почему ж следить? Нужно было сразу убить. Я же больная, оказывается! Сумасшедшая! Врали мне! А сами! Сами… – Вики задохнулась.
Отец спрятал лицо в трясущиеся руки. Люба капала в большую кружку корвалол. Ма-Маша вскочила и глупо раскачивалась с носков на пятки, скрестив руки на груди.
– Сами врали мне всю жизнь про маму. А теперь вообще охренели! Родители называется! Следили, подслушивали, подглядывали, дневник мой тайный читали! Хвостом я кручу? Да, Люба! Я видела, как ты своим змеиным хвостом крутишь. Не развижу никогда! Правильно тебя Тори задушила! Убить и сжечь эти книги! Так она и поступит! А я, я, я… Жалкая дура. Я верила вам, любила. А вы меня в дурку решили упрятать? Да? Чего замолчали?
На страшную истерику Вики было невозможно смотреть. Герман незаметным движением отодвинул подальше хлебный нож и сказал, пряча глаза:
– Это для твоей же пользы. Пойми, чем раньше мы выявим болезнь, тем больше шансов ее побороть. Полежишь в стационаре у меня на Пряжке в отдельной палате. Мы тебя обследуем. Выспишься наконец-то. Ты же уже две недели не спишь. Камеры фиксируют, что ты ночами лежишь с открытыми глазами и беспрестанно с собой разговариваешь. Это очень тяжело. Любой бы не выдержал. Тебе нужно полечиться, попринимать антидепрессанты. Никто из посторонних ничего об этом не узнает, доча!
– О-ой, – глубоко вздохнула Вики. – Вы еще и камеры у меня в спальне установили? Хороши родители! А в ванной и в туалете камер нет? Извращенцы сумасшедшие! Предатели! Да Карма лучше, чем вы!
Вики уже совершенно не понимала, что она кричит и что делает. Кто-то должен был ответить за все непомерно тяжелые беды, свалившиеся на нее. И кто, если не эти гады, которых она сейчас ненавидела столь же сильно, как раньше любила. Она их накажет! Не контролируя себя, она рванула к ближайшему окну. Герман помчался за ней с криком:
– Маша, скорей! Маска в холодильнике!
Вики сопротивлялась, как раненый зверек. Царапалась, кусалась, ругалась страшными словами, но силы были неравны. Сильные руки отца отцепили ее от ручки полураскрытого окна и стащили с подоконника на пол. К лицу с силой прижали вонючую марлевую повязку, и Вики погрузилась в темноту.
Она уснула черным мертвым сном и не видела, как плакал над ней расцарапанный в кровь отец, ревела Ма-Маша и причитала, держась за сердце, бледная как молоко баба Люба.
– Она была в одном шаге от смерти, – проговорил Герман и сел на пол рядом с дочкой.
– Гера, прости меня, дуру старую! – завыла Люба.
– Я сам во всем виноват. Нужно было обследовать ее сразу, как только мы вернулись из Гонконга. – Профессор перестал трястись, встал на ноги и вытащил телефон. – Сергей, привет. Через полчаса мы будем у тебя на МРТ. Не занимайте аппарат. Все очень плохо. Еще хуже, чем я думал.
Элемент пазла № 18
Войско королевы Виктории стояло на расчищенном льду реки Мокруши. Здесь были витчхантеры из четырех петербургских орденов: ордена Ариев, ордена Перуна, ордена Розенкрейцеров и ордена Уробороса. Еще девять бойцов круглосуточно охраняли башню на Бармалеева и ее пленников – Германа и Марию Адамсон.
Итак, сто пятьдесят витчхантеров стойко мерзли на льду в ожидании своей повелительницы. Сто пятьдесят боевых магов, прошедших двухнедельную, ускоренную военную подготовку под руководством магистра Филантропа. Сто пятьдесят посвященных, молча наблюдавших гибель своих сотоварищей, проглоченных у них на глазах страшным филином. Вернее, сто сорок девять бойцов и музыкант Ваня Гамелянский, которого отец сегодня впервые потащил с собой.
– Королева велела тебе обязательно быть, – сказал он утром, с трудом разбудив сына.
– Я вообще-то общался с ней прошлой ночью, – сказал Ваня и осекся.
Конечно же он пойдет. Ведь там должна быть Катя, которую он не видел уже больше суток. Тори обманула его. Он даже не смог подойти к башне Пеля. Все дворы вокруг были закрыты на кодовые замки. Хорошо еще, родители Кати пока не вернулись с Гоа. Ваня надеялся что она шлет им сообщения. Потому что ему она их не слала. И вот теперь он стоял на льду перед выстроившимся полукругом войском королевы Виктории и вместе со всеми мучительно ждал ее появления. Ваня старался не смотреть на лица витчхантеров. Это были теперь совсем другие люди. Не те легкие, счастливые, разодетые красавцы и красавицы, которых он видел на коронации. Не те уверенные в себе, самодостаточные и мудрые ведуны, что две недели назад собирались почтить память Великой матери. Теперь это было безликое войско с одинаковыми глазами, в которых читались только страх и обреченность. Всего две недели понадобилось Тори, чтобы превратить посвященных города Питера в своих рабов, готовых убивать по ее приказу любых обозначенных ею врагов. Они стояли на морозе уже целый час, но не роптали, а лишь топтались на месте, зная, что каждый недовольный может стать жертвой доноса и закончить свой жизненный путь в клюве у Филантропа. Ровно в десять к подслеповатому Ване, потерявшему единственные очки в поместье Брусницыных, подошел бывший глава ордена Розенкрейцеров Карл Иванович Розен.
