Инка - [45]

Вот удивилась бы Инка, если бы знала, какая гроза разразилась в «Атлантисе» за ее спиной. Ровно через час, когда все успели отойти от Инкиных фокусов, на головы служащих турфирмы обрушилась настоящая беда. На вид довольно скромный клиент направился в кабинет Писсаридзе, показал удостоверение, прикрыл дверь, и на некоторое время воцарилась тишина.

Как весть распространилась за двери кабинета, как просочилась в офис, остается только догадываться. Явление загадочного гостя сразу же связали с Инкиной выходкой. Как и всегда, коллективное сознание усмотрело мифическое следствие Инкиных выкрутасов, которые, как полагали в турфирме, все до одного имеют особый сверхъестественный смысл. Никто не сомневался – эти два происшествия связаны. Молчаливый и внимательный, со взглядом, проникающим в глубины сознаний и ящиков, попрыгунчик в сером костюме явился всего через час после Инкиного кровопролитного ухода. Вследствие рвения, упрямства или жажды хорошенько поиздеваться над смертными служащими «Атлантиса» он крутился в конторе до вечера. Из кабинета взъерошенного Писсаридзе гость перелетел к столам, елейно улыбнулся секретарше, придя в восторг от ее ногтей и грудей, но, увы, ни ногти, ни груди, ни другие части тела не могли задобрить и смягчить мучителя. Он выведывал, выспрашивал, вытягивал, да так бойко, что было бессмысленно юлить и отмалчиваться. Бодрый, чуткий до осуждающих и страдальческих взглядов, этот непонятный, некорыстный гость принадлежал к какому-то иноземному племени людей. Благодарность за визит он жестоко отклонил, откуп сдержанно выложил из кармана, от сауны отказался, взгляды опытных женщин «Атлантиса» замечать был не намерен, делая вид, что встречает недвусмысленные призывы со стороны женщин на каждом шагу как любой стриптизер, автогонщик или футболист. Не теряя бодрости, он перелетал от стола к столу, внимательно выслушивал растерянные реплики служащих, их витиеватое, испуганное вранье. Оказавшись возле Инкиного пустого стола, обратил внимание на амулет и глиняную кружку, поинтересовался, кто отсутствует, по какой причине, но ни у кого не осталось сомнений: он Инку давно знает, и, может быть, у скрытной девчонки уже давно есть любовник с удостоверением в кармане. Между тем неутомимым и юрким грызуном продвигался гость все глубже в контору. Добрался до бухгалтерии, выудил бухгалтершу, томную, усталую женщину, что всегда крадется, придерживаясь за стены. Долго вынюхивал, расспрашивал, доводя женщину-соню до отчаяния, листал журнал, снимал ксероксы с отчетов и платежек.

Когда наконец ненавистный грызун удалился, пообещав с порога заглянуть на днях, все долго еще сидели, затаив дыхание. В броне «Атлантиса» наметилась брешь. У всех без исключения служащих желудки затянули нервный вой, кислятина клюквы растеклась по ртам, накатила слабость, не меньшая, чем та, которую чувствовала Инка, блуждая по незнакомым улочкам и оставляя позади себя алые метки. Больше всех встревожился, понятное дело, Писсаридзе. Ни минуты не сомневаясь, грузинский путешественник прочно связал в своем отрезвевшем, охлажденном сознании обвал потолка, Инкин вялый сосок и явление попрыгунчика в сером костюме, грызуна, который задумал просеять через набор разнокалиберных ситечек бухгалтерию «Атлантиса». Коллективное мышление торжествовало – все разводили руками:

 – Вот тебе Инка-тихоня.

 – Да, поздно мы ее раскусили.

 – Вот стерва. Не нравится в конторе, выметайся. А она мстить задумала.

Писсаридзе, теребя галстук, думал сначала Инку в офис не пропускать, без слов уволить, придержав зарплаты за тот и за текущий месяц. Но, поразмыслив, решил действовать осторожней, пусть девчонка немного покрутится в конторе – зарплату можно и так придержать, зато никто не станет по углам нашептывать и с попрыгунчиком, глядишь, удастся договориться. Все это немного нормализовало испуганное, возмущенное дыхание Писсаридзе. Но весь остаток вечера и ночь он вскипал без повода, вымещал раздражение на тех, кто под руку попался. Влетело даже любимице-дочке, которая из всех русских слов лучше всего выговаривала «Гуччи».

Затерявшись, наконец, в мегаполисе, Инка наблюдала за воплощением своей давней мечты. Поначалу было необычно – рассматривать незнакомые, пожилые строения, на лестничных клетках которых вместо окон витражи. Было интересно заглянуть в отдаленный уголок тенистого дворика, где свалены старые кресла из парикмахерской. Такие пыльные, с рваными сиденьями, из которых выглядывает поролон и торчат кудряшки пружин. Инка осторожно разведывала незнакомые места, рассматривала увитую плющом избушку, где, судя по табличке, находится забытый всеми склад лекарств. На детской площадке в этом дворе нашлись скрипучие качели – тяжелая доска на цепях. Инка упала на качели, затикала, как маятник, туда-сюда, роняя на песок ягодки-кровинки. Она тикала на нее, осматривая кусты сирени, бревно-скамейку, рядок пустых бутылок, стаканчики, которые ветер катает по затоптанной лысой лужайке. Она кусала и облизывала палец, но кровь не останавливалась, капала и капала, это портило Инке долгожданное ощущение – как-никак удалось затеряться в мегаполисе. Она расстегнула сумку, извлекла оттуда трубку, набитую собранными и высушенными травами, – мятой перечной, ромашкой аптечной, стеблями репейника, колокольчиками и подорожниками. Инка начала эксперименты с травами очень давно – тогда они с братом курили самокрутки из листьев яблони, вишни, лепестков календулы, можжевельника, рябины, и, случалось, их потом сильно рвало. В зарослях дикой малины, ежевики и лесных хвощей они пробовали на зуб каждую травинку-былинку в поисках листа коки. Они знали: растение кока