Ингуши - [31]

Однако, кроме этих двенадцати человек по крайней мере, еще столько же их более дальних родственников подвергается бойкоту со стороны родственников убитого, т.-е. с ним не имеют никаких общих дел, не говорят и проч.

Помимо рода убийцы, в среде мстителей все принимающие участие в мести тоже оказываются оторванными от спокойных трудовых занятий. А число мстителей обычно даже больше числа ответчиков. Они должны тратить значительную часть своего времени на то, чтобы выслеживать и подстерегать врагов. Хозяйственный же и деловой бойкот, в котором со стороны мстителей принимает участие еще большее количество родственников, конечно, столь же стеснителен и невыгоден для них самих, как и для тех, против кого он направлен.

Можно считать, что в каждом случае кровной мести страдают хозяйственные интересы, круглым счетом, 50 человек ингушского населения.

Выбитые из колеи семьи и работники часто бывают вынуждены добывать средства к жизни воровством, грабежами и т. д. Так, случаи вражды, касающиеся на первый взгляд только враждующих фамилий, на самом деле глубоко затрагивают хозяйственные интересы всей Ингушии и даже соседних народов.

Случаи кровной мести щедро накапливались у ингушей в годы национального гнета. На смену немногим, заканчивавшимся примирением, возникало по нескольку новых убийств. И к 1919 году общее число случаев кровной мести по всей Ингушии достигло очень большой цифры — целых ста пятидесяти случаев! Из них около ста имело своей причиной убийство и потому отличалось особой непримиримостью. Можно считать, что к этому времени на каждые 10–15 человек ингушского населения приходился один, так или иначе замешанный в кровных делах.

Конечно, с первых же дней своего существования ингушская советская власть не могла пройти мимо этого явления, нарушавшего трудовую хозяйственную жизнь страны.

С пережитками родового быта этой власти пришлось столкнуться сейчас же после ее появления. Ингуш в горах не знал еще над собой никакой единой государственной власти. Там намечалось только господство нескольких наиболее влиятельных «фамилий», и установились некоторые общепринятые для всех ингушей обычаи. Однако, каждый род, в особенности после так называемого «освобождения рабов», еще считал себя вполне независимым и свободным, имеющим право ответить вооруженным отпором на всякое посягательство со стороны. Каждый род в горах, как теперешние так называемые «независимые» государства, считая, что он ведет свою самостоятельную, «иностранную политику», воевал, заключал мир и союзы с другими родами и привык подчиняться только обычаям, подкрепленным вооруженными силами. На плоскости, с исчезновением остатков феодализма и распадением рода на семьи, это право вести равноправную «внешнюю политику», «право» войны и мира, стало еще дробнее и стало все больше переходить даже к отдельной семье. Правда, необходимость общей борьбы за ингушскую землю приучила ингушей в некоторых исключительных случаях объединяться, забывать или на время откладывать свои родовые и междусемейные раздоры и вести общую войну с иноплеменными врагами. Так, во время борьбы с Деникиным ингуши объявили всенародную войну, которую их муллы благословили, как «газават» — «войну против неверных». На время этой войны были отложены все кровомщения, все личные или родовые обиды и столкновения внутри ингушского народа. В таких случаях общенародной опасности каждый ингуш привык беспрекословно подчиняться своему выборному командованию. Однако, когда он переходит на мирное положение, когда всему ингушскому народу не угрожает непосредственной опасности, все поведение и взгляды ингуша сразу меняются. В условиях мирного существования он видит во всяком другом ингуше, какую бы высокую должность он ни занимал, прежде всего совершенно равноправного себе представителя такой-то «фамилии». В ингуша глубоко внедрился взгляд, что другой такой же, как и он, ингуш не может насильственно навязать ему ничего, что стеснило бы его свободу или, тем более, причинило ему ущерб. В противном случае насильник должен понести кровную ответственность перед обиженным. Поэтому, если речь идет о каком-либо принуждении, уплате налога или выполнении обязательств, договориться об этом с ингушами иногда бывает гораздо легче русскому, чем ингушу, хотя бы и представителю власти. Ведь с русскими ингуши встретились только после выселения на плоскость, когда стали ослабевать среди них многие старые обычаи. Сами русские не имели никаких следов родового деления и кровной мести. Поэтому кровная месть у ингушей на русских не распространилась. Наоборот, со своими старыми соседями-горцами: осетинами, чеченцами и даже кабардинцами, ингуши считались родством, водили дружбу («куначество»), а при случае расплачивались кровной местью. Сказанное лучше всего пояснить примером.

В 1920 году мне пришлось ехать с ингушем М. по горам Ингушии. Мой спутник, получивший русское образование, хорошо говорил по-русски и имел вид городского жителя. В те времена нам приходилось с большим трудом по открытому листу доставать себе лошадей. Когда мы остановились в ауле Эрш и отпустили доставивших нас лошадей обратно, оказалось, что достать здесь лошадей было невозможно. Несмотря на все хлопоты приютившего нас ингуша, жители аула наотрез отказались дать перевозочные средства. Тогда, по совету самого хозяина, мой спутник-ингуш должен был выдать себя за русского красноармейца. Он пошел с нашим хозяином, как с переводчиком, и поиски их тотчас же увенчались полным успехом. Для русских лошади были моментально найдены. Выехав на этих лошадях из аула, мы по дороге встретили 2-х молодых ингушей, которые присоединились к нам и оживленно о чем-то между собой говорили. Как потом передал мне мой спутник, они обращались ко мне, приняв меня за ингуша, с такими примерно словами: «Мы знаем, что один из вас ингуш, хотя и выдает себя за русского. Вот взять бы да столкнуть его в реку, чтобы он не был заодно с русским против нас, ингушей!» и т. д., в том же духе. Приехав в самое сердце ингушских гор, аул Эагикэл Хамхинского общества, нам пришлось повторить тот же маневр, чтобы добыть вьючных ослов для доставки в горы нашего багажа. Когда же после прибытия багажа ингуш М. не стал уже больше скрывать своего «инкогнито», обманутые жители пришли в большое негодование. Некоторые из них прямо наседали на моего спутника, говоря: «Да знаешь ли ты, что имеешь дело с такими-то (имя рек), представителем такой-то фамилии!. Да знаешь ли ты, что тебе придется дать мне удовлетворение за этот обман!» И только достаточно энергичный и решительный ответ моего спутника, что он — М., и готов дать удовлетворение во всякую минуту, несколько успокоил представителей обиженных «фамилий».