Инга - [14]

И зевая, прикрыл окно, чтоб отрезать себя от набирающего силу дневного шума. Свалился на простыни и почти сразу заснул, забирая в сон загорелые плечики Леночки-Еленочки и то, как поднялся кругленький маленький подбородок, а ротик раскрылся, показывая розовый язычок. Заснул, недоумевая, почему вдруг на милом тонком личике распахнулись глубокие страдающие глаза, такие темные, а были ведь — голубые, кукольные…

На веранде дома, за старым дубом, что отгораживал соседнюю улочку, пили чай. Завтракали. Вива медленно намазывала кружки батона, укладывая на плоскую тарелку. Масло таяло и по краям впитывалось в белую ноздреватую мякоть. Три кусочка, для трех едоков. Вива поставила в центр стола стеклянную вазочку с вареньем и вопросительно посмотрела на двух, что сидели молча. Внучка Инга, наклонив темную голову, свешивая густые пряди по щекам, глядела в скатерть перед собой. И напротив Вивы — ее дочь Зоя, что внезапно приехала час назад, поцеловала молчаливого спутника в небритую щеку и отправила вниз, к магазинам, вручив нацарапанный на листке список.

Спутник послушно исчез, затыркал на парковой дороге мотор старого потрепанного автомобиля. А женщины сели пить чай, с домашним вареньем и купленными Ингой свежими пирожками.

— Может, еще розового достать? Ты любила, в детстве. Инга, детка…

— Мама, не надо. И так сладкого слишком много, — Зоя улыбнулась, поправляя белую майку под широкой белоснежной рубашкой. Отставила в сторону ногу, обхваченную по бедру короткой полотняной шортиной.

— Успела загореть-то, — отметила Вива, аккуратно кусая свой бутерброд, и отпивая из фарфоровой чашки.

— Ах, мне так внезапно дали отпуск. Я даже не смогла вам сообщить. У Миши горела путевка, в санатории, в Саках, представляешь, всего десять процентов, как в старые времена, но нужно было мгновенно собраться и выехать. Три недели.

— Вот и позвонила бы, детка бы съездила, навестить, побыла с тобой недельку! — Вива положила надкусанный хлеб и мрачно посмотрела на дочь. Та независимо и одновременно виновато рассмеялась.

— Ну да. Да! Но вы тоже меня поймите. Миша сейчас разводится, у него стресс, и вдруг рядом со мной дочка, практически взрослая. Если бы лет пять, чтоб как-то веселила, а то — девушка в сложном возрасте. Ну, куда?

— Ну, конечно! — язвительно подхватила бабка.

— Мама! — укорила Зоя, и наконец, взяла бутерброд, ложечкой укладывая на него праздничный янтарь варенья.

— Ба, — хмуро сказала Инга, — не надо.

— Видишь, вот Ини меня понимает. Да, Ини? Между прочим, Миша — подающий надежды сценарист, у него гениальные просто лежат сценарии и как только…

— Угу, лежат…

Зоя положила на свою тарелку недоеденный бутерброд. Отодвинула чашку.

— Знаешь, мам… Ты одним словом умеешь так ударить. И как мне после такого хотеть сюда? Как скучать? Если я постоянно виновата!

Вива вертела тарелку. Подняла лицо, сказать что-то, но махнула красивой ладонью с серебряным витым кольцом и промолчала. Опустила глаза, разглядывая надкусанный хлеб.

Зоя встала, посмотрев на часики.

— Ини, ты покушала? Пойдем детка, мне нужно с тобой посекретничать. А бабушке все равно после расскажешь, я ведь знаю. Нам с Мишей ехать, после обеда. А то не успеем. Пойдем в парк, покажешь мне свои места, да?

Говоря, поправляла широкие плечи модной рубашки, тронула озабоченно хитро переплетенные прядки светло-русых волос, и те качнулись завитыми кончиками под белой соломенной шляпкой, кидающей на красивое лицо ажурную тень. Взяла Ингу под руку и прижалась к ней, как делают это подружки, собираясь рассказать секрет.

— Пойдем, пока Миша там покупает.

Молча прошли в парк, Зоя мурлыкала что-то, крепко ведя дочь, и под старыми высокими соснами остановилась, оглядывая ее. Сказала слегка разочарованно:

— Удивительно, как ты на нас не похожа. Сплошная михайловская кровь. Ничего от нас с мамой нет. Ну, ничего, ты главное, ножки вовремя депилируй, и, наверное, руки, ну-ка покажи…

Взяла послушную руку дочери, повертела, подставляя тонкому зеленоватому свету.

— Пока нормально. Лето, пушок выгорает. Если зимой будет темнеть, то тогда и нужно…

— Мам. Перестань.

— А что? — возмутилась Зоя, отпуская руку и поправляя волосы, — внешность для женщины самое важное, и не потому что я такая пустышка, а потому что мужчины, Ини, они любят, что рядом была красота. Будь хоть тыщу раз умной и доброй, но если за собой не смотришь, так и будешь одна торчать, всю жизнь.

— Баба Вива смотрит. За собой, — отозвалась Инга, глядя через плечо матери на гуляющих.

— Понимаю. Красивая, и всю жизнь одна? Наша бабушка Виктория, это исключительный случай невероятной любви, Ини.

Зоя снова подхватила дочь под руку, повела ее дальше, извилистыми дорожками, плавно ступая красивыми ногами и с удовольствием разглядывая прохожих.

— Ее только пожалеть. С такой внешностью и всю жизнь променяла на воспоминания. Конечно, мой отец и твой дедушка Олег прекрасный был человек, но нельзя же укладывать на алтарь всю жизнь!

— Она еще меня растила, пока ты там… в столице, — тяжело сказала Инга.

— Ну и что? А кто виноват, что меня она родила так рано? Выше нос, Ини, смотри, ты выросла, не Венера Боттичелли, конечно, но вполне милая свеженькая девочка, загар какой прелестный. Вива еще молодая женщина, ты посчитай, ей ведь всего пятьдесят один? Или два? Да в ее возрасте питерские тетки знаешь, как зажигают? И я, у меня получается, вся жизнь впереди!..Господи!