Инга Артамонова. Смерть на взлете - [8]

Инга, своим детским разумом еще не понимавшая ужасов войны, не испытывала страха. Ей только не хотелось оставаться одной, когда мама и бабушка пошли вечером в больницу. Но зато на следующий день чуть свет она уже нашла туда дорогу. Дня два только и было забот у нее: из какого окна выглянет мама? Наконец она увидела ее через стекло и, волнуясь, спросила:

– Мама, а сколько сосочек братику купить – пять или шесть? И каких – длинненьких или маленьких?

Сейчас Анне дочь показалась старше своих лет. На все семь выглядела, хотя исполнилось ей только пять. «Даже маленькие дети становятся в такое время старше», – подумала она.

Инга была неприхотливой и некапризной. В раннем возрасте все спит и спит целыми днями. Анна прибежит в обед ее покормить, а она и не пробуждается, сопит носиком. Уж жива ли? Только однажды перепутала день с ночью, стала просыпаться в двенадцать часов ночи – и стой, непременно держи ее под зажженным абажуром до шести утра. Но не кто угодно, а только мама.

Пять килограммов шестьсот граммов родилась – смугленькой, голубоглазой. Все сбежались в роддоме смотреть ее, даже обслуживающий персонал. «Вот это девчонка», – говорили. «Как ее назвать?» – думала Анна. Тогда и выбрала она это имя: Инга – вычитала в какой-то книге. А теперь по инициативе Инги ее брата назовут Володькой, как звали ее большую куклу, которую Инге подарили на Анниной работе.

И Анна теперь с теплотой вспомнила о своей службе в иностранной юридической коллегии адвокатов по наследственным делам, где она работала секретарем… Утром, как обычно, входил Дмитрий Иванович Кудрявцев, начальник отдела, сердечно со всеми здоровался, подбодрял. За понимание людей, обходительность все его очень любили. В отделе было много молодежи, и Дмитрий Иванович нередко наставлял молодежь на путь истинный, подсказывал, как поступить в том или ином затруднительном положении.

Дмитрий Иванович рекомендовал Анну в партию.

На праздники для детей сотрудников выдавали подарки. Инге однажды подарили зимнее пальто, а в другой раз ту самую куклу по имени Володька, гораздо выше ростом, чем она сама.

О Павловском Посаде вспоминалось с трепетом. Здесь началась трудовая жизнь Анны. Райкомом комсомола она была направлена заведующей в павловопосадский диспансер для подростков, потом ее перевели в райком партии, откуда направили секретарем парткома на шелкоткацкую фабрику.

Все для Анны могло бы сложиться иначе. Но тут неудачное замужество, война, двое детей, ради которых пришлось поступиться своими жизненными устремлениями…

Бабушка всю свою оставшуюся жизнь посвятила нам. Ее на хороший оклад куда-то приглашали работать, но это было далеко, на внучат времени бы не осталось. И она устроилась санитаркой в диспансер на Неглинной, что ей очень подходило из-за близкого расстояния… С сожалением увольнялась Евдокия с ткацкой павловопосадской фабрики, где много лет проработала ткачихой, была в числе передовиков, ее портрет был постоянно на Доске почета…

К бабушке сватались «кавалеры» (и это было предметом наших шуток), но она их всех выпроваживала, хотя внешне и старалась казаться обходительной.

– Нет, нет, у меня внучата, я не могу…

Евдокия Федотовна, наш дорогой маленький человечек, вытерпевший то, что под силу было только могучему человеку, заболела потом тяжело, и большое горе, свалившееся много лет спустя на нашу семью тяжелым камнем, – гибель Инги, ускорило ее смерть. Бабушка скончалась через сорок дней после этого.

Сватаясь к Евдокии, ее будущий муж Михаил, высокий деревенский парень с льняными мягкими волосами, когда-то говорил:

– Хотя ты, Дуняша, и мала росточком, но ты мне нравишься своим характером.

Очевидно, он имел в виду верность ее. Он не ошибся.

Бабушка повлияла на всех нас, особенно на Ингу, к которой Евдокия Федотовна была особенно расположена.

Когда сидели за обеденным столом, бабушка придвигала к Инге (только к ней!) все кушанья. Инга даже смущалась.

– Бабушка, да я вон какая большая, – говорила она, – я и так достану.

Но куда там – и это повторялось снова и снова.

Бабушка любила Ингу, как любят родители особенно незадачливых детей, за которых из-за чрезмерной их непоседливости постоянно приходится бояться, как бы они босой ногой не наскочили на гвоздь, как бы не разорвали только что сшитую одежду, за которую родители будут сильно ругать… И бабушка своим чутким отношением к Инге словно предупреждала ее неосторожные движения, могущие причинить ей неприятность. Она сердцем любящего человека чувствовала что-то такое в Инге, что ей, Евдокии Федотовне, робкому и пугливому человеку, следовало бы попридержать, сбавить ее энергию.

Инга не замечала себя со стороны, и этим была особенно привлекательна. Она была неудержима в своих устремлениях. Бабушка Ингу за все это любила и одновременно вот чего боялась: как бы снова не пришлось перед матерью выгораживать внучку, как однажды было, когда отдала Инга кому-то свой шерстяной спортивный свитер, а ей его не вернули. Конечно же мать сильно ругала, когда о таком головотяпстве узнала. Здорово попало и бабушке. Но только миг пребывала она в роли обвиняемой. Кровь приливала к ее лицу, какой-то внутренний огонек воспламенял ее всю.