Инфра Дракона - [3]
Почему их не нашли до сих пор? Отчасти потому, что не искали, отчасти потому, что найти их очень трудно. А темные планеты вообще, сидя на Земле, увидеть нельзя. Ведь наша Земля сама излучает инфракрасный свет, мы живем в море инфракрасного пламени. Разве можно, живя в пламени, заметить свет далекой звездочки?
С трепетом излагал я все эти соображения Павлу Александровичу. Уголком глаза я следил, как сходит с лица старика снисходительная улыбка, как сдвигаются мохнатые брови. А я — то думал, что так логично рассуждаю. Неужели есть непредвиденное возражение? Скомкал кое–как конец, жду разгрома.
— А ведь это любопытно, Радий, — сказал он. — Планета с подогревом изнутри, мир навыворот. И все не так, как у нас. Жизнь есть там, как ты думаешь? Растений быть не может, конечно, если света нет. А животные? Иа Земле животные во тьме имеются — ив пещерах и в глубинах океана. Вообще животный мир древнее растительности. А высшие формы? Могут высшие формы возникнуть в вечной тьме?
И вдруг, расхохотавшись, хлопнул меня по плечу:
— Может мы с тобой еще двинем в космос, Радий? Ты как, полетишь отыскивать свои инфры?
— А вы, Павел Александрович?
Он обиделся, поняв вопрос по–своему:
— А что? Я не так стар еще. Мне восьмидесяти еще нет. А по статистике у нас средний возраст девяносто два с половиной,
Я сам был удивлен, когда полгода спустя Центральная Лунная обсерватория сообщила об открытии первой инфры.
Не будь Павла Александровича, все это произошло бы много позднее. Но он забросил все свои дела и развлечения. Из оранжереи выкинул роскошные цветы, устроил там мастерскую. Мемуары оборвались на, полуслове. Электронная стенографистка писала только письма в научные и общественные организации, старым друзьям–космачам, товарищам, ученикам, на Луну, на Марс, на Юнону, на Ио, на космические корабли дальнего плавания — с убедительной, настоятельной и горячей просьбой организовать поиски черных солнц.
Я восхищался энергией старика. Казалось, он только и ждал сигнала, сидя у себя на даче… Возможно, на самом деле ждал. И вот явилась цель — неоткрытые миры: можно мчаться в космос, искать, открывать.
Инфры нашлись в созвездии Лиры Стрельца, Малой Медведицы, Змееносца, Тукана, Телескопа… А самая близкая и самая интересная для нас в созвездии Дракона. Температура поверхности ее была плюс десять градусов. А расстояние до нее «всего лишь» семь световых суток. «Всего лишь» в сорок раз дальше, чем до Нептуна. Межпланетная ракета могла покрыть это расстояние за четырнадцать лет. И год спустя эта ракета вылетела. А в ней Варенцовы, Юлдашевы и мы с Павлом Александровичем. Я‑то знаю, каких трудов стоило старику убедить, чтобы его и меня включили в команду. Его из–за возраста, меня — по молодости и неопытности.
Первые дни полета были, словно первая экскурсия в Москву: захватывающе интересно и все наизусть знакомо. Сто раз читано, сто раз видено в кино.
Земля с высоты — гигантский глобус, заслоняющий небо. Учетверенная тяжесть, потом чудеса невесомости. Луна — чужой, черно–белый мир с ликом, изрытым оспой. Плавные лунные прыжки, густо–черные тени, пропасти, вековечная пыль. Я читал об этом, представлял себе, увидел и был потрясен.
А потом потянулись будни, упущенные писателями. Спаленка — три метра на три — гамаки, столик, шкаф. За стенкой — рабочая комната чуть побольше. В ней телескоп, пульт управления, приборы, счетные машины. Дальше — склады, машинная и полкилометра баков с топливом. Хочешь, прогуливайся вдоль баков, хочешь, надевай скафандр и кувыркайся в пространстве. А потом опять гамак, столик и шкаф. По существу — тюрьма. Тридцать лет со строгой изоляцией.
Тьма и звезды, звезды и тьма. На часах 24 деления, иначе спутаешься. День и ночь — никакой разницы. Днем в кабине — электричество, ночью — электричество. Днем за окошками звезды, ночью — звезды. Тишина. Покой. А на самом деле летим — состояние равномерного и прямолинейного движения. За час — почти полтора миллиона километров, за сутки — 35 миллионов. В журнале отмечаем: «23 мая прошли миллиард километров, 1 июня пересекли орбиту Сатурна». По этому случаю — парадный обед. Песни поем, радуемся. А по существу — условность, потому что до орбиты пустота и после нее — пустота. И сама орбита, собственно говоря, далеко в стороне. И Сатурн виден не лучше, чем с Земли — обыкновенной звездочкой.
Это Павел Александрович придумывал всякие праздники. Великий мастер был насыщать часы. Даже там в ракете ему не хватало времени. После сна — космическая зарядка, по крайней мере час. Без нее — мускулы атрофируются от постоянной невесомости. Обязательная прогулка в пространстве, осмотр ракеты снаружи, потом изнутри. Работа у телескопа. Обед. Затем два часа — диктовка воспоминаний. Мне диктовал он. Стенографическую машину нельзя было взять с собой, лишний груз. Потом чтение микрокниг. Дед читал ровно час и обязательно откладывал книгу, когда время приходило. Игра отчасти. И вместе с тем — борьба за бодрость. «Нужно завтрашний день ждать с нетерпением», — говорил он частенько. И я тянулся за стариком, как мог. Понимал, иначе нельзя. Раскиснешь, опустишься. Придет хандра, потом лень, потом болезни. И работу бросишь и обязанности забудешь. В космосе бывали трагедии: люди себя теряли и даже назад поворачивали.
