Информация - [168]
Многое ли успел увидеть Рори? Ричард не знал. Многое ли успел увидеть Ричард? Он не знал. Ритмичные движения головы, розовый махровый халат. Они видели достаточно. Нет, хватит…
— Наверное, ты уже догадался, — сказал Ричард Рори, — что мы решили тебя провести.
— Я не понимаю.
— Да, да. Околпачить. — Ричард пожал плечами и опустил руки. Какое-то недоброе веселье завладевало им. Английский язык ничем не мог ему помочь — решительно ничем. — Просто мы задумали небольшой розыгрыш. Мы втроем. Хотели посмотреть, как далеко это может зайти. Попусту оторвали тебя от дел. Все это сплошная выдумка. Извини. Пожалуйста, прости, Рори. Прости, Рори. Прошу тебя.
Гвин решил, что настал подходящий момент покинуть Кэлчок-стрит, и он лениво, вразвалку стал спускаться по ступеням, засунув руки в карманы. На взгляд Ричарда, он выглядел дьявольски красивым. И снова — невозможно забыть — те бесчестные уста, Ричард и это теперь сложил к ногам Гвина.
— Нам в одну сторону? — спросил Гвин.
И Рори пошел рядом с ним. А Ричард остался один.
Глядя на улицу, в конце которой эти двое скоро должны были раствориться, у поворота на Лэдброук-Гроув с цирковыми лошадками ее машин, Ричард увидел своего сына Марко. Марко был далеко, в дальнем конце улицы, но его неуверенную походку ни с чем нельзя было спутать. С Марко было что-то не так: рядом с ним никого не было. Но одиночество ребенка, в отличие от одиночества его отца, было следствием непростительной ошибки другого человека, а не его собственной. Рядом с Марко всегда кто-нибудь был. На протяжении всех его семи лет рядом с ним всегда кто-нибудь был.
Какая-то драма, подумал Ричард. И одновременно возможность переключиться: по крайней мере, это заставит меня подняться по этой чертовой лестнице. Ричард вдруг понял, что все еще держит пылесос, им заняты обе его руки, шланг обвивает его тело и шею. Ричард все еще был Лаокооном, оплетенным тугими змеиными кольцами. И это тоже ему придется тащить наверх. Это тоже.
Отец и сын бросились навстречу друг другу. Марко не плакал, но Ричард никогда еще не видел его таким несчастным: несчастье всегда подстерегало Марко, несчастье было написано ему на роду. Ричард преклонил колено, как рыцарь, и взял сына за плечи:
— Кто с тобой был?
— Лизетта, — ответил Марко.
— И ты потерялся?
— Там был взрослый дядя.
— А потом что случилось?
— Он отвел меня к машине — посмотреть котят.
— А что потом?
— Пришли еще три дяди и увели его с собой.
— Куда увели? Это были полицейские?
Марко пожал плечами.
— Он сам пошел или они его забрали?
Марко пожал плечами и развел руками.
— Они что-нибудь говорили? Кто-нибудь что-нибудь говорил?
— Да. Тот дядя сказал: «Я ребенок».
— Дядя сказал, что ты ребенок?
И Ричард перенесся лет на пять назад, к естественной путанице ранней речи. «Как ты?» — спрашивал он сына, и Марко вполне логично отвечал: «Ты хорошо». Марко мог протянуть к нему ручки и сказать: «Понеси тебя». И Ричард брал его на руки и нес…
— Нет. Он сказал: я — ребенок.
— Но он был не ребенок.
— Нет. Это был взрослый дядя.
Ричард поднялся. Невыразимое страдание при мысли о том, что придется иметь дело с непредсказуемыми последствиями, взъерошило ему волосы, словно порыв ветра, поднятый стремительно мчащейся машиной. Он обернулся и увидел Лизетту, бежавшую к ним по Кэлчок-стрит. Боже, и снова эта свинья в своей немецкой машине несется по моей улице со скоростью сто километров в час, чтобы убить моих детей. К чему такая спешка? Неужели его где-то так ждут? Конусообразный поток воздуха, исходивший из этого борова, пронесся мимо. На мгновение промелькнул его профиль: толстая кожа (двумя слоями, словно просвечивающая под рубашкой майка), белесые брови, пухлые слюнявые губы. Ричард стоял пошатываясь; воздух, взвихренный немецкой машиной, грубо взъерошил его волосы.
За «немцем» тащился похожий на старую лохань оранжевый фургон; за рулем сидел Тринадцатый, он был совершенно без сил. «Слава богу», — попытался сказать он (вышло только какое-то бесконечное «Сла-а-а-а»), когда увидел их троих. Облегчение, граничащее с восторгом, подымалось в нем, несмотря на разливающийся по телу яд от тяжелого переживания. Там, в автомастерской, когда Тринадцатый смотрел сквозь дыру в заборе, он увидел парней: «Да это же те самые типы, что уделали Баца». Они сказали маленькому Марко, чтобы тот валил отсюда. А Адольф все повторял: «В чем дело? В чем дело, ребята?» Хотя Адольф-то знал, зачем они здесь: преподать урок. «Да куда мне с вашей кодлой равняться, я же ребенок, я же ребенок…» Теперь Тринадцатый был свободен. Он медленно проехал мимо них в фургоне. Он не хотел, чтобы они его видели. Он ни за что не хотел попасть под огонь их взглядов.
Марко не плакал. Плакала Лизетта. И Ричард тоже. Где-то на периферии сознания он уже переписывал литературный портрет Гвина («Не часто случается…» «Рукоплещите, восхваляйте, превозносите…» «Шляпы долой перед…») и думал о том, как простит Джину. Какие тут нужны слова. Ведь если он ее простит, то она теперь никуда от него не уйдет. Кто он такой? Кем он был все это время? Кем суждено ему быть отныне и навсегда? Он был Абелем Йенсеном Тасманом (1603–1659), голландским исследователем, который открыл Тасманию, не заметив Австралии…
Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса в Великобритании назвали «лучшей книгой за 25 лет от одного из великих английских писателей». «Кафкианская комедия про Холокост», как определил один из британских критиков, разворачивает абсурдистское полотно нацистских будней. Страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями. Кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением.
Этот роман мог называться «Миллениум» или «Смерть любви», «Стрела времени» или «Ее предначертанье — быть убитой». Но называется он «Лондонские поля». Это роман-балет, главные партии в котором исполняют роковая женщина и двое ее потенциальных убийц — мелкий мошенник, фанатично стремящийся стать чемпионом по игре в дартс, и безвольный аристократ, крошка-сын которого сравним по разрушительному потенциалу с оружием массового поражения. За их трагикомическими эскападами наблюдает писатель-неудачник, собирающий материал для нового романа…Впервые на русском.
«Беременная вдова» — так назвал свой новый роман британский писатель Мартин Эмис. Образ он позаимствовал у Герцена, сказавшего, что «отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову». Но если Герцен имел в виду социальную революцию, то Эмис — революцию сексуальную, которая драматически отразилась на его собственной судьбе и которой он теперь предъявляет весьма суровый счет. Так, в канву повествования вплетается и трагическая история его сестры (в книге она носит имя Вайолет), ставшей одной из многочисленных жертв бурных 60 — 70-х.Главный герой книги студент Кит Ниринг — проекция Эмиса в романе — проводит каникулы в компании юных друзей и подруг в итальянском замке, а четыре десятилетия спустя он вспоминает события того лета 70-го, размышляет о полученной тогда и искалечившей его на многие годы сексуальной травме и только теперь начинает по-настоящему понимать, что же произошло в замке.
«Успех» — роман, с которого началась слава Мартина Эмиса, — это своего рода набоковское «Отчаяние», перенесенное из довоенной Германии в современный Лондон, разобранное на кирпичики и сложенное заново.Жили-были два сводных брата. Богач и бедняк, аристократ и плебей, плейбой и импотент, красавец и страхолюдина. Арлекин и Пьеро. Принц и нищий. Модный галерейщик и офисный планктон. Один самозабвенно копирует Оскара Уальда, с другого в будущем возьмет пример Уэлбек. Двенадцать месяцев — от главы «Янтарь» до главы «Декабрь» — братья по очереди берут слово, в месяц по монологу.
Молодой преуспевающий английский бизнесмен, занимающийся созданием рекламных роликов для товаров сомнительного свойства, получает заманчивое предложение — снять полнометражный фильм в США. Он прилетает в Нью-Йорк, и начинается полная неразбериха, в которой мелькают бесчисленные женщины, наркотики, спиртное. В этой — порой смешной, а порой опасной — круговерти герой остается до конца… пока не понимает, что его очень крупно «кинули».
Чего только я не насмотрелась: один шагнул вниз с небоскреба, другого завалили отбросами на свалке, третий истек кровью, четвертый сам себя взорвал. На моих глазах всплывали утопленники, болтались в петле удавленники, корчились в предсмертной агонии отравленные. Я видела искромсанное тельце годовалого ребенка. Видела мертвых старух, изнасилованных бандой подонков. Видела трупы, вместо которых фотографируешь кучу кишащих червей. Но больше других мне в память врезалось тело Дженнифер Рокуэлл…
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Все прекрасно знают «Вино из одуванчиков» — классическое произведение Рэя Брэдбери, вошедшее в золотой фонд мировой литературы. А его продолжение пришлось ждать полвека! Свое начало роман «Лето, прощай» берет в том же 1957 году, когда представленное в издательство «Вино из одуванчиков» показалось редактору слишком длинным и тот попросил Брэдбери убрать заключительную часть. Пятьдесят лет этот «хвост» жил своей жизнью, развивался и переписывался, пока не вырос в полноценный роман, который вы держите в руках.
Впервые на русском — второй роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лаурета Букеровской премии за свой третий роман «Остаток дня». Но уже «Художник зыбкого мира» попал в Букеровский шортлист.Герой этой книги — один из самых знаменитых живописцев довоенной Японии, тихо доживающий свои дни и мечтающий лишь удачного выдать замуж дочку. Но в воспоминаниях он по-прежнему там, в веселых кварталах старого Токио, в зыбком, сумеречном мире приглушенных страстей, дискуссий о красоте и потаенных удовольствий.
«Коллекционер» – первый из опубликованных романов Дж. Фаулза, с которого начался его успех в литературе. История коллекционера бабочек и его жертвы – умело выстроенный психологический триллер, в котором переосмыслено множество сюжетов, от мифа об Аиде и Персефоне до «Бури» Шекспира. В 1965 году книга была экранизирована Уильямом Уайлером.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.