Инферно - [88]

Настроение улучшалось с каждой новой деталью, открытой в облике этой удивительно милой девушки, показавшейся ему по домашнему уютной и беззащитной.

Тут как назло и весьма некстати проснулось «второе я», и внутренний голос робко заметил, что столь откровенно пялиться на незнакомую девчонку также предосудительно, как и подобно толстой тётке прилюдно жрать бутерброды. Однако услышан не был и благоразумно умолк. Посрамлённое «я» выдало нечто совсем уж не литературное, и оставило Кориса предоставленным самому себе.

Получившему в результате капитуляции бдительного «эго» полную свободу действий парню, вдруг захотелось поправить выбившиеся из-под заколки и рассыпавшиеся по щеке и плечу завитушки волос, коснуться рукой…

«Э! — Э! Парень, глубже дыши, — возмущенно заорало ожившее «я». — Попасться на алые губки и милую мордашку! Спасайся!»

«Отвянь. Дело не в плавном овале подбородка или аккуратном носике, — парировал Корис, — В ней всё на редкость аккуратно и гармонично, везде ни больше, ни меньше, словно собирали по частям, взяв самое лучшее от многих девчонок».

«Зато, наверняка, дура, кукла!» — вкрадчиво увещевало не в меру разошедшееся «альтер эго».

«Вот чтоб тебе!.. Она ещё слова не сказала, а уже — дура!»

«Ну-ну, поговори с ней. Как начнёт глазки строить, так и про слова забудешь».

«Кстати, а какого цвета у неё глаза, философ?» — уколол «противника» Корис.

Ему почему-то захотелось, чтобы глаза незнакомки были непременно тёмными, бездонными и загадочными, под цвет её темно-русых волос.

Словно подыгрывая ему, вертолёт тряхнуло, и это потревожило девушку. Видимо она не дремала, а действительно просто прикрыла глаза, пережидая взлет, и только рёв двигателей вертолёта, да выработавшаяся у Кориса за годы тренировок привычка ходить почти бесшумно, не позволил ей услышать шаги и вовремя ощутить присутствие постороннего. Её длинные пушистые ресницы дрогнули, и, совсем неожиданно для Кориса, она посмотрела на него. Парень машинально отметил, что глаза именно такие, какие он представлял, как и то, что девчонка совершенно спокойно выдержала его взгляд. Она не отвернулась смущённо, обнаружив себя пристально разглядываемой незнакомым парнем в камуфлированном армейском комбинезоне. Напротив. Прогнулась, разминая затекшее от долгого сидения тело, и приветливо улыбнулась, чем неожиданно смутила самого Кориса, именно в этот момент откровенно разглядывающего её ладную фигурку.

Она окинула себя взглядом, решив, видимо, что парня смутило что-то в её облике. Поправила волосы, одёрнула зачем-то платье, и недоуменно посмотрела на Кориса.

— Привет. Выспалась? — мужественно выдавил из себя он.

Перед его мысленным взором «я» строило рожи, и злорадно нашептывало: «Баран! Ой, баран!»

— Да, спасибо, — ответила девушка, — а вы что-то хотели спросить?

— Да нет. Просто познакомиться. Неудобно как-то… вот так… А то экспедиция, летим вот… и вообще…

Корис понял, что ему больше решительно нечего сказать. Он почувствовал, что его щёки и уши стремительно заливаются краской, едва представил, каким несуразным лепетом выглядит со стороны его героическая попытка завязать разговор.

Девушка тактично не заметила его смущения. Она вообще оказалась на удивление тактичной и предупредительной, умела общаться непринуждённо и легко — по-свойски. В тоже время его новая знакомая не позволяла переходить незримую границу между простотой в общении и вседозволенностью. После её первых фраз скованность Кориса исчезла. Сразу нашлись общие темы для разговора, и вскоре он узнал, что девушку зовут Ника. Ей шестнадцать лет. Она летит в эту экспедицию с матерью — доктором исторических наук Людмилой Ракитиной, которая и является руководителем экспедиции.

«Вот тебе и пенсне — менсне!» — в который раз за сегодня удивился Корис.

Ника объяснила, что летит не просто с матерью. Оказалось, что ей с самого раннего детства легко давались языки, и она запоминала их играючи. Особенно легко девушке запоминались древние языки, и сейчас она являлась, несмотря на свой юный возраст, полноправным участником экспедиции. Палеолингвист. Так она сама назвала свою будущую профессию.

Корис в этом мало что понимал, поэтому всё больше молча слушал, изредка вставляя в разговор реплику — другую, так, для поддержания беседы.

Он лишь не преминул уколоть своё досаждавшее «второе я»:

«Понял, дятел? Не кукла и не дура. Шесть языков знает!»

Они разговорились о родителях. Ника показала ему фотографию матери. Очень красивая для своих сорока, по девичьи стройная Людмила Викторовна была почти полной копией Ники, только старше.

«Вернее наоборот, конечно, — мысленно поправил себя Корис, — просто мать я ещё не видел, а дочь рядом».

В свою очередь он показал девушке хранимую им в паспорте фотографию родителей, и был немало удивлен, когда Ника сказала ему, что она его отца знает.

— В смысле? Вы встречались раньше?

— Нет. А может и да. Я тогда маленькой была. Мой папа тоже военный. У него есть фотография, где он с твоим отцом в форме, — пояснила Ника. — Когда три звёздочки это кто?

— Старший лейтенант, — машинально сообщил Корис.

— Папа как-то мне сказал, что твой отец его однажды спас от большой беды. Подробно не говорил, конечно, но у военных много очень опасных вещей. Ты знаешь, я твоему папе всегда за это заочно благодарна была. Только вот фамилию и имя его не помню, — сказала девушка смущённо. — Или отец не говорил.