Инфант испанский - [5]

— Ах да, — встрепенулся Великовский, — концепция! Саша, идите сюда… Хорошо, что вы оба здесь. Сейчас мы как раз и обсудим. Значит, Филипп и Карлос, отец и сын…

Он вдруг озадаченно замолчал. Саша понял причину его замешательства: выходило и вправду странно — сын оказался старше отца на добрых двадцать лет. Одного только Ваню это, похоже, ничуть не смущало. Он безмятежно доедал мармеладки, с любопытством поглядывая на своего новоявленного родителя.

— Но вообще это очень правильно получается! — воспрянул духом Великовский. — Филипп, несмотря на преклонные годы, вполне сохранил свежесть чувств. У него, в сущности, нежная и любящая душа, и он даже по-юношески не уверен в себе… А Карлос, которого обычно представляют безмозглым зеленым юнцом, он ведь на самом деле не такой.

— На самом деле он вовсе не безмозглый? — обрадовался Ваня.

— Конечно нет! Он влюблен, он страдает… такие страдания делают человека взрослее.

— Подождите, — сказал Саша. — То есть Филипп влюблен… и это делает его молодым. А Карлос… тоже влюблен, и это делает его старше.

Великовский посмотрел на Сашу с неудовольствием, но ничего не успел сказать, потому что в этот момент в зал величественно вплыла Лебединская.

Саше уже приходилось работать со знаменитостями, но даже среди самых громких имен звезда Веры Лебединской сияла на абсолютно немыслимой высоте. В кругу коллег она славилась не только незаурядным артистическим даром, но и сложным характером. «Лебединская, значит, — поморщилась тогда Полина. — Ты уж потерпи, милый, другие же как-то терпят…»

Она прохладно улыбнулась Великовскому:

— Костенька! Я еле вырвалась, журналисты, ну ты понимаешь.

Звонко расцеловалась с Ваней:

— Здравствуй, котик! Хорошо выглядишь.

И с недоумением прищурилась на Сашу.

— Вот, Верочка, познакомься, это мой папа и твой муж, Филипп Второй, король испанский, — жизнерадостно отрапортовал Ваня.

Саша постарался, чтобы его улыбка вышла приветливой.

— Вот как? — только и сказала Лебединская. — А где Кривобоков?

— Опаздывает, — фыркнул Великовский.

— Мило, — сказала Лебединская. — Очень мило с его стороны. Он ведь у нас главная звезда в этом спектакле. Все ради него!

— Ну ладно тебе, — сказал Ваня. — Он, кажется, приболел.

— Прекрасно! Теперь мы все будем зависеть от состояния его драгоценного здоровья. Я вообще не понимаю, почему Кривобоков… Надо было позвать Романа. Или того итальянца, как его… Он и по-итальянски хорошо поет кстати. Нет же, зачем-то нам нужен Кривобоков!

— Я тоже предлагал Романа, — вздохнул Великовский. — Но что уж теперь…

— А теперь мы все будем зависеть от Кривобокова с его опозданиями и болячками. Прекрасное решение! Вообще не понимаю, зачем браться за такие партии в шестьдесят лет, если ты не можешь…

— Ему пятьдесят девять, — уточнил Ваня.

А Саша подумал, что Лебединская ведь не намного младше этого самого Кривобокова. Если вообще младше… Что ж, должен же кто-то из родителей быть старше седовласого дона Карлоса! Хотя бы мать. Хотя бы приемная. Лебединская, словно прочитав его недостойные мысли, пронзила Сашу недобрым взглядом.

— Сколько вам лет, Сашенька?

— Почти трид…

— А вот и я! — раздалось у дверей, и Лебединская тут же забыла про Сашу, к его большому облегчению.

Кривобоков был единственным из основных исполнителей, о ком Саша ничего не знал, но теперь заочно проникся к нему симпатией — благодаря откровенной недоброжелательности Лебединской. «Криво… как дальше? Что там у него кривое?.. — переспросила тогда Полина в недоумении. — Сейчас погуглю… Вот он. Облезлый какой-то. Хотя послужной список ничего так. Но все равно… Это же Родриго! Он должен быть такой… пламенный и прекрасный! А это что вообще? Ну ладно, тем ярче ты будешь блистать на его фоне!»

— Сёмочка, — процедила Лебединская, и Саше показалось, что от ее голоса температура в здании сравнялась с температурой на улице, — а мы как раз тебя ждем.

— Хочешь шоколадку? — предложил Ваня. — А у нас уже есть Филипп… то есть Саша. Твой… хм… а тебе-то он и не родня вообще! Но все равно знакомьтесь, ему тебя еще убивать, в конце концов.

— Семён, — представился Кривобоков, протягивая Саше холодную с мороза руку.

Они были одного роста — повыше Великовского, пониже Вани, и Саша посмотрел Кривобокову прямо в глаза, а потом, отвернувшись, поймал себя на мысли, что не может вспомнить, какого они цвета. И какого цвета у него волосы, и как он вообще выглядит… И даже возраст не смог бы определить, если бы его не назвала безжалостная Лебединская. М-да, в одном Полина была права. Родриго не должен быть таким. Вообще какая-то несуразная собралась компания. Саша подумал, что они похожи на героев «Десяти негритят». Тяжело будет работать. В последнее время ему везло с партнерами по сцене, и он уже забыл, что бывает… вот так, как сейчас.

— Ну что, все познакомились? Давайте к делу! — поторопил их Великовский. — Мы как раз говорили… гм… о чем бишь я говорил?

— О любви, — напомнил Ваня.

— Вот как? — удивился Кривобоков.

— О концепции, — строго сказал Великовский. — Но и о любви тоже. Это действительно важно, любовь — движущая сила этой истории. Вообще вся музыка Верди пронизана эротизмом, и мы не можем это игнорировать. Понимаете, глубинный смысл оперы, ее основная идея — это свобода… бескомпромиссность в следовании своим чувствам и свобода в их выражении… Вслушайтесь в музыку, там все это есть. Забудьте про либретто! Его всегда пишут идиоты. Это жалкая шелуха, которая со временем неминуемо облетит сама, обнажив нам подлинную сущность музыки… Вы понимаете, о чем я? Этот волнующий хаос, эта первобытная мощь…