Инес души моей - [62]

Через тринадцать месяцев после отъезда из Куско, в феврале 1541 года, у подножия горы Уэлен, получившей теперь имя Санта-Лусия, потому что мы впервые увидели ее в день поминовения этой мученицы, Вальдивия водрузил флаг Испании и именем его величества вступил во владение территорией. Здесь, на земле, получившей имя Новой Эстремадуры, Вальдивия решил основать город Сантьяго[18]. Прослушав мессу и причастившись, он приступил к древнему римскому ритуалу выделения границ города. Так как у нас не было ни волов, ни плуга, мы использовали для этого лошадей. Мы медленно шли, неся во главе процессии фигурку Девы Заступницы. Вальдивия был так растроган, что по щекам его катились слезы. И он был не одинок в этом: многие из наших мужественных солдат плакали.

Две недели спустя наш архитектор, одноглазый баск по фамилии Гамбоа, составил классический план города. Первым делом он определил, где будут главная площадь и «древо правосудия», то есть лобное место. Оттуда он по линейке прочертил прямые параллельные и перпендикулярные улицы, получив таким образом восемьдесят квадратов — кварталов со стороной в четыреста четырнадцать футов, каждый из которых был затем разделен на четыре земельных участка. Первой, в центре площади, была заложена церковь. «Когда-нибудь эта скромная капелла станет собором», — пообещал брат Гонсалес де Мармолехо дрожащим от волнения голосом. Для нас Педро определил квартал на северной стороне площади, а остальные участки раздал капитанам и солдатам в соответствии с их рангом и верностью. С помощью наших янакон и некоторых жителей долины, которые по доброй воле присоединились к нам, мы начали строить дома из дерева и самана с соломенными крышами: изготавливать черепицу мы пока не могли. Стены мы делали толстыми, а окна и двери узкими, чтобы было удобнее защищаться в случае нападения врага и чтобы внутри жилищ сохранялась приятная температура. По собственному опыту мы уже знали, что лето тут жаркое, сухое и благотворно влияет на здоровье, а зима, как нам сказали, здесь холодная и дождливая. Одноглазый Гамбоа и его помощники размечали улицы, а другие офицеры руководили строительными бригадами. В кузницах неустанно кипела работа: изготавливались гвозди, петли, замки, заклепки, уголки; стук молотков и визг пил замолкал только ночью и на время мессы. Аромат свежего дерева наполнял воздух. Агирре, Вильягра, Альдерете и Кирога занимались преобразованиями в нашем военном отряде, сильно истрепавшемся за время долгого пути. Вальдивия и бывалый капитан Монрой, который хвалился своими дипломатическими способностями, пытались вести переговоры с местным населением. Я занималась поправкой здоровья больных и раненых, а также тем, что мне больше всего нравится делать, — основанием нового. Я никогда раньше не делала этого, но, как только мы вбили первую сваю на площади, я обнаружила в себе призвание к этой деятельности и уже никогда ее не прекращала. С тех пор я основывала больницы, церкви, монастыри, капеллы, храмы и целые деревни и, если бы силы меня не покинули, создала бы еще приют для сирот, которого так не хватает в Сантьяго, а то стыдно, что у нас на улицах столько бедных детей, прямо как в родной Эстремадуре. Эта земля плодородна, и ее дары должны доставаться всем. Я с радостью приняла на себя труды по обустройству всего и вся, — труды, которые в Новом Свете всегда ложатся на плечи женщин. Мужчины лишь намечают будущие деревни, где оставляют нас вместе с детьми, а сами продолжают бесконечную войну с местными индейцами. Понадобилось четыре десятилетия смертей, жертв и упорного труда, чтобы Сантьяго приобрел сегодняшнюю мощь. Я уже позабыла те времена, когда это была всего лишь деревушка, которую мы защищали, вцепившись в нее зубами и когтями. Силы женщин и пятидесяти янакон, которых мне уступил Родриго де Кирога, я бросила на изготовление столов, стульев, кроватей, перин, печей, ткацких станков, глиняной посуды, кухонной утвари, загонов для скота, курятников, одежды, скатертей, одеял и всего того, что необходимо для цивилизованной жизни. Для экономии усилий и продуктов я поначалу устроила систему всеобщего распределения еды. Еда готовилась раз в день, раскладывалась по мискам и выставлялась на огромных столах на главной площади, которую Педро назвал Пласа-де-Армас — Оружейной площадью, — хотя у нас не было ни одной пушки, чтобы защищать ее. Женщины под моим руководством пекли пирожки, готовили каши, похлебки из маиса и фасоли, жаркое из птиц или зайцев, которых удавалось добыть индейцам. Иногда случалось достать рыбу и морских гадов — жители долины привозили их с побережья, — но пока их везли, они начинали плохо пахнуть. Каждый приносил для общего обеда что мог, как когда-то мы делали на корабле капитана Мануэля Мартина. Такая общинная система имела еще то преимущество, что объединяла людей и примиряла недовольных, по крайней мере на некоторое время. Мы очень бережно относились к домашним животным; только в исключительных случаях позволяли себе зарезать птицу, ведь я хотела заполнить загоны и птичники за год. Свиньи, куры, гуси и ламы были не менее важны, чем лошади, и, несомненно, куда важнее, чем собаки. Животные пострадали во время путешествия не меньше людей, и поэтому каждое яйцо и каждый детеныш был поводом для радости. Я подготовила саженцы, чтобы посадить их весной на островках, специально выделенных для этого архитектором Гамбоа: пшеницу, овощи, фрукты и даже цветы, потому что без цветов жить невозможно, они были единственной роскошью в нашей суровой жизни. Я старалась в обработке земли следовать манере индейцев, населявших долину, и их способам орошения, а не пытаться воспроизвести то, что я видела в садах Пласенсии: индейцы, без сомнения, лучше знали здешнюю почву.