Инес души моей - [114]

В течение этой ночи и следующего дня испанцы не спали, ожидая нападения противника, не снимая доспехов и не выпуская оружия из рук. Но враг не подавал признаков жизни, и в конце концов они уверились, что индейцы не вернутся, и, опустившись на колени во дворе форта, возблагодарили апостола Иакова за эту странную победу. Они разбили врага, сами не зная как. Хуан Гомес решил, что не имеет смысла оставаться без сообщения с внешним миром за стенами форта, натощак ожидая, когда страшные крики возвестят о возвращении мапуче. Лучше было воспользоваться ночной темнотой, когда индейцы редко что-то предпринимали из-за страха перед злыми духами, и отправить пару быстрых гонцов к Педро де Вальдивии с сообщением о необъяснимой победе и предупреждением, что началось всеобщее восстание племен и что, если его не подавить сразу же, можно потерять всю территорию к югу от Био-Био. Гонцы скакали так быстро, как только им позволяла лесная чаща и темнота, боясь, как бы на них из-за какого-нибудь поворота тропы не выскочили индейцы. Но этого не случилось, и им удалось без всяких происшествий к рассвету добраться до цели. Им казалось, что, пока они скакали, мапуче наблюдали за ними из зарослей папоротника, но, так как те не нападали, гонцы решили, что это был лишь плод их возбужденного воображения. Они не могли вообразить, что Лаутаро хочет, чтобы Вальдивия получил от них известие, и именно поэтому позволил им проехать, так же как позволил проехать гонцам, везшим ответ губернатора — письмо, в котором он приказывал Гомесу подойти к разрушенному форту Тукапель для объединения сил в день Рождества Христова.

Ньидольтоки строил свои планы с расчетом именно на это. Узнав об этом приказе — шпионы у него были везде, — вождь довольно улыбнулся: Вальдивия действовал так, как ему и хотелось. Лаутаро послал один эскадрон осаждать Пурен, чтобы не дать Гомесу выйти оттуда и выполнить полученные от губернатора инструкции, а сам в Тукапеле заканчивал подготовку ловушки для своего тайты.

Вальдивия, окруженный заботами Хуаны Хименес, спокойно провел зимние месяцы в Консепсьоне, глядя из окна на дождь и развлекаясь игрой в карты. Ему было пятьдесят три года, но хромота и тучность состарили его раньше времени. Он ловко играл в карты, и удача сопутствовала ему: он почти всегда выигрывал. Завистники уверяли, что к золоту с приисков прибавлялось то, что он вытягивал у других игроков, и все это вместе складывалось в легендарные сундуки Хуаны, которые до сих пор никто не видел.

Весна уже вступала в свои права, на деревьях появились почки, и запели птицы, когда стали приходить сумбурные известия об индейском восстании, которые поначалу показались ему преувеличенными. Больше из чувства долга, чем из убеждения в серьезности ситуации, он собрал около пятидесяти солдат и нехотя отправился в Тукапель, где намеревался соединиться с отрядом Хуана Гомеса и в два счета разбить дерзких мапуче, как бывало раньше.

Он проделал путь в пятнадцать лиг с полусотней конных солдат и пятнадцатью сотнями янакон медленным шагом, потому что приходилось подстраиваться под скорость шага носильщиков. Впрочем, скоро первоначальная его лень и размеренность рассеялись, потому что инстинкт солдата подсказывал, что опасность близка. Он чувствовал, что из лесной чащи на него смотрят десятки глаз. Он уже больше года думал о смерти, предчувствуя, что она может очень скоро настигнуть его, но решил не беспокоить своих людей подозрениями о том, что за ними следят. Из предосторожности он послал вперед пятерых солдат, чтобы они разведали путь, а сам продолжил двигаться шагом, стараясь успокоить нервы, подставляя лицо теплому ветерку и вдыхая смолистый аромат сосен.

Когда через пару часов пятеро посланных на разведку не вернулись, его дурные предчувствия обострились. Через лигу один из всадников вскрикнул от ужаса и указал на что-то свисавшее с ветки дерева. Это была человеческая рука, все еще в рукаве дублета. Вальдивия приказал продолжать движение с оружием наготове. Еще через несколько саженей они увидели ногу в сапоге, тоже подвешенную на дерево, а еще дальше их ждали и другие «трофеи»: ноги, руки и головы, висевшие на ветках, будто кровавые плоды леса. «Отомстим за товарищей!» — в ярости закричали солдаты, готовые галопом пуститься на поиски убийц, но Вальдивия приказал придержать лошадей. Худшее, что можно было сделать в такой ситуации, — разделиться; следует держаться вместе до самого Тукапеля, решил он.

Форт располагался на вершине безлесного холма, потому что все деревья, росшие там раньше, пошли на строительство, но подножие возвышенности утопало в густой растительности. Сверху открывался вид на полноводную реку. Конники въехали на холм и первыми добрались до еще дымящихся руин форта, а за ними последовала медленная вереница янакон, груженных военным снаряжением. В соответствии с распоряжениями Лаутаро мапуче дождались, когда на холм взойдут все до последнего, и только тогда дали знать о своем присутствии жутким звуком флейт, сделанных из человеческих костей.

Губернатор, который едва успел спешиться, бросил взгляд между обгорелых бревен стены и увидел там плотно выстроенные отряды индейцев со щитами и копьями в руках. Во главе отрядов стояли токи, окруженные лучшими своими людьми. Вальдивия поразился увиденному и решил, что дикари своим умом дошли до принципов древнеримского военного построения, которым наследовали и испанские терции. А во главе этих индейцев не мог стоять никто иной, как токи, о котором он столько в эту зиму слышал, — Лаутаро. Он почувствовал, как волна гнева накрыла его и по телу покатились ручьи пота. «Этот паршивец умрет страшной смертью!» — закричал он.