Индустрия Холокоста - [13]
Утверждения, будто холокост уникален, интеллектуально бесплодны и морально недостойны, но их продолжают повторять. Возникает вопрос: почему? Во-первых, уникальными страданиями обосновывают уникальные притязания. Ни с чем не сравнимое зло холокоста не только отделяет евреев от других, но, как пишет Якоб Нойснер, позволяет евреям "предъявлять претензии к этим другим". Эдуард Александер видит в уникальности холокоста "моральный капитал", и "евреи должны заявить притязания на владение этим ценным имуществом".[77]
Уникальность холокоста, эти "претензии к другим", это "ценное имущество" служат прекрасным алиби для Израиля. "Поскольку страдания евреев столь уникальны, — подчеркивает историк Питер Болдуин, — это увеличивает моральные и эмоциональные притязания, которые Израиль может предъявить к другим странам".[78] Так, по Натану Глезеру, холокост, поскольку он указывает на уникальность евреев, дает евреям "право рассматривать себя как особо угрожаемую категорию и предпринимать все возможные меры, необходимые для их выживания".[79] Типичный пример: каждое сообщение о решении Израиля создать ядерное оружие вызывает, как заклинание, призрак холокоста,[80] как будто Израиль и без того не находится на пути превращения в ядерную державу.
Здесь играет роль еще один фактор. Утверждение уникальности холокоста — это также утверждение еврейской уникальности. Не страдания евреев делают холокост столь уникальным, а тот факт, что страдали именно евреи. Или:
холокост — нечто особенное, потому что евреи представляют собой нечто особенное. Исмар Шорш, канцлер Еврейского теологического семинара, резко критикует притязания на уникальность холокоста как "безвкусный, секуляризованный вариант теории богоизбранности".[81] Столь же яро, как и уникальность холокоста, Эли Визель защищает тезис об уникальности евреев. "В нас все иное". Евреи онтологически необыкновенны.[82] ХОЛОКОСТ — это кульминация тысячелетней ненависти неевреев, свидетельство не только ни с чем не сравнимых страданий евреев, но также их уникальности.
Во время и после второй мировой войны, пишет Новик, "вряд ли кто-нибудь в правительстве США и вне его понимал слова "одиночество евреев". После июня 1967 г. произошел поворот. "Молчание мира", "равнодушие мира", "заброшенность евреев" — эти темы стали главными в дискуссиях о холокосте.[83]
С усвоением сионистского кредо "окончательное решение" Гитлера в конструкции холокоста стало кульминацией тысячелетней ненависти неевреев к евреям. Евреи погибали, потому что все неевреи, будь то преступники или их пассивные сообщники, желали их смерти. Как утверждает Визель, "свободный и цивилизованный мир выдал евреев их палачам. С одной стороны были исполнители, убийцы, а с другой — те, которые молчали".[84] Но нет ни одного исторического доказательства наличия у всех неевреев побуждений к убийству евреев. Упорные попытки Даниэля Гольдхагена доказать разновидность такого утверждения в его книге "Добровольные помощники Гитлера" выглядят комично.[85] Но их цель — достижение политических выгод. Можно, кстати, констатировать, что теория "вечного антисемитизма" облегчает жизнь антисемитам. Арендт поясняет в книге "Элементы и истоки тотальной власти": "То, что антисемитская история профессионально пользуется этой теорией, не требует объяснений; она предоставляет лучшее алиби любым зверствам. Если верно, что человечество всегда стремилось уничтожить евреев, то убийство евреев — это нормальная человеческая деятельность, а ненависть к евреям — реакция, которую даже не надо оправдывать. Самое удивительное и приводящее в смущение в гипотезе о вечном антисемитизме заключается в том, что ее разделяют большинство объективных и почти все еврейские историки".[86]
Догма холокоста о вечной ненависти неевреев к евреям используется как для оправдания необходимости еврейского государства, так и для объяснения враждебного отношения к Израилю. Еврейское государство — единственная защита от неизбежной в будущем новой вспышки убийственного антисемитизма, который кроется за каждым нападением на еврейское государство и за каждым оборонительным маневром против него. Писательница Синтия Озик так объясняет критику Израиля: "Мир хочет уничтожить евреев… Он всегда хотел уничтожить евреев".[87] Если весь мир и в самом деле хочет уничтожить евреев, то поистине чудо, что они еще живы и даже не голодают, в отличие от большинства человечества.
Эта догма служит Израилю индульгенцией. Если неевреи постоянно стремятся уничтожить евреев, то евреи имеют неограниченное право защищаться любыми средствами, включая агрессию и пытки, все это с их стороны — законная самооборона. Боас Эврон осуждает теорию о вечной ненависти неевреев и замечает по этому поводу, что в результате "в превентивном порядке развивается паранойя… Этот менталитет заранее прощает любое бесчеловечное обращение с неевреями, так как, согласно господствующей мифологии, "при уничтожении евреев все народы сотрудничали с нацистами", поэтому евреям по отношению к другим народам все дозволено".[88]
Антисемитизм неевреев не только неустраним из конструкции ХОЛОКОСТА, он к тому же иррационален. Гольдхаген далеко выходит за рамки даже сионистского (не говоря уже о нормальном научном) анализа, когда он высказывает мнение, будто антисемитизм "не имеет ничего общего с реальными евреями", "не является ответом на действия евреев, подвергнутые объективной оценке", "не имеет ничего общего с действиями евреев и знанием их реальных характерных свойств". Представления неевреев о евреях — патологические и фантастические. "Движимый иррациональными аргументами, антисемит ненавидит еврея, — пишет Визель, — только за то, что тот существует".
