Индийские письма - [21]

Но это я только так, походя. Главное то, что меня удивил неожиданный визит твоего старого гуру^{116} Сундарара Даша. Весь седой, сгорбленный — я едва узнал его, причем только по голосу. В самом деле удивительно, что в человеке все меняется, лишь только голос остается тем же.

«Ом, намо бхагават»[41] — так он поприветствовал меня. И я понял из этого, что он не буддист, не джайнист, а настоящий брахманист^{117}. А когда я понял, кто он, то очень обрадовался.

Пришел, говорит, на поклонение в Бенарес.

— Кто знает, даст ли мне Вишну еще хоть раз посетить этот святой город. За всю мою жизнь это мое десятое посещение Бенареса. В первый раз я был им очень очарован, позже очаровывался все меньше и меньше, а сейчас я разочарован. Видел я вчера, как джайнисты спорят на улице. Одни из них были только опоясаны куском белого полотна, а другие совершенно голые, в чем мать родила. Это типичные представители двух джайнистских сект^{118}. Одну секту, более умеренную, представляют «монахи, одетые в белое», а другую — экстремисты, «монахи, одетые в воздух». Где сейчас тот судья, который рассудил бы, кто на правильном пути: человек, одетый в полотно, или человек, одетый в воздух? И то, что происходит в джайнизме, видишь и в буддизме, и в брахманизме, этих трех главных школах индийской философии. Я спрашиваю себя, отчего такое резкое разделение, если не оттого, что неизвестна истина? Да ведь и я, в молодости надеявшийся познать истину, сейчас, в старости, должен спросить себя: что есть истина? Я посетил все святые места в Индии и Тибете. Видел и семь буддийских ступ^{119}. И все храмы, менее и более отвратительные. Менее отвратительны те, что со слонами, более отвратительны те, что с обезьянами, а самые отвратительные те, что со змеями. И затем, дорогой мой Пандава, прошел я по всем гималайским лесам и пещерам и по всем тибетским монастырям. Был я в Лхасе^{120} и целовал руку далай–ламы^{121}. Где бы мне ни доводилось узнать, что есть какой‑нибудь риши^{122} или бхикшу, от которого можно услышать мудрое слово, я был готов пешком идти по шесть месяцев, лишь бы прийти к нему и послушать его. Долго дружил я с бродячими монахами, бхикшу; целые ночи проводил в разговорах с факирами, которые говорят, что обладают сверхъестественной силой. И вот тебе результат одного века человеческого, вывод из долгого и объективного опыта.

Из всего, что в Индии сказано и предсказано, только одно истинно и спасительно, — это то, что появится новый Майтрея^{123}, или Мессия, Который откроет миру полную и несомненную истину.

Так дальше нельзя. Индия дышит ядовитыми духами уже тысячи лет. Если бы Индия знала истину, зачем бы она ждала нового аватару, нового спасителя и последнего Майтрею, или Мессию? Нет; но Индия ждет нового потому, что не верит в старое. Ждет Майтрею, или Мессию, потому что видит, что ей не помогают ни Гаутама, ни джен^{124}, ни Патанджали[42]^, ни Санкхья[43].

Но где этот Майтрея? И когда он придет в Индию? Этого я не могу тебе сказать, светоносный Пандава. Только ожидаю, что он будет больше всех аватар и всех будд, бывших во всех кастах, во все времена до сегодняшнего дня. И что он будет не только человек, но больше всех людей и всех наших богов.

На днях я был в доме Сисодиев, моих учеников, Рамы и Арджуны. Рама в Европе, а Арджуна в тюрьме. Мне удалось при помощи чародейства увидеться с Арджуной. С помощью разных способов чародейка смогла отворить ворота темницы и впустить меня к Арджуне[44]^. Говорил я с ним с вечера до утренней зари. Он в главном придерживается моего учения, хотя немного вдается в крайности. Я согласен с ним только в одном, что Индия не может долго оставаться такой, какая она есть. Это совершенно исключено. Но чем Индия должна стать, этого я не могу сказать. Это скажет новый Майтрея, или Мессия. Арджуна полагает, что знает, чем должна стать Индия, и все мне высказал. Но то, что он мне сказал, так же старо, как корень европейской погибели. Это наука и эгоизм. Из всех скверных вод эти самые гадкие. Это две дочери иудейского материализма, который, как спрут, душит Европу и Америку. Ведь оба они, и наука, и эгоизм, игнорируют Бога, как будто Его и нет вовсе. А это значит, что люди выбросили ядрышко и играются со скорлупой. Я со вниманием выслушал Арджуну, но не смог стать учеником своего ученика. В его душе что‑то переворачивается и ломается. Знать бы мне, остался ли хотя бы Рама последователем Вед и пути, которому я учил его.

Расставаясь, Сундарар сказал мне, что задержится подольше в Бенаресе. Говорит, что Арджуна просил подождать его здесь. Как только, говорит, будет выпущен из темницы, сразу придет в Бенарес. Лишь бы он освободился из темницы – физической и духовной, в которую попал. Освободится ли он и когда освободится из этой двойной темницы?

Твой Пандава

23

Рама Сисодия пишет Халилу Сеад–Едину в Дели

Салам, сахиб^{125}.

Приклони ухо твое и послушай сейчас кое‑что об исламе на Балканах. Знаю, что это будет тебе приятнее, чем прения во фракциях Конгресса.

Отхлынули мутные потоки ислама с Балкан и вернулись в свое русло. От этих потоков остались там только омуты и лужи. После Стамбула и Едрена