Иная вечность - [18]

Человек открыл глаза, заслонил ладонью искажённый зевотой рот и потянулся, стараясь поскорее выгнать чувство онемения, неприятно сковавшее его руки и ноги. Сон совершенно неожиданно овладел Человеком в салоне его автомобиля, припаркованного недалеко от издательства. Именно к этому месту каждую пятницу, ровно к восемнадцати ноль ноль, спешила молодая женщина, игриво выстукивая тонкими нервными каблучками в направлении обнажённого мужского сердца. До запланированной встречи оставалось ровно семь минут, когда Человек уверенным движением вошёл ключом в замок зажигания, выжал до пола педаль газа и вперемешку с хриплым кашлем тихо прошептал:

– Вера… Ника… Нет, безусловно, не та, и не другая…

Осень

Кажется, что всё ещё так же, как летом. Кажется, что так… Только чуть прохладнее от земли, чуть влажнее. Не видно бабочек и стрекоз, загадочно танцующих в золотых солнечных нитях, пронизывающих стекло моего окна. Вслед за жаркими днями улетели звонкие птичьи голоса, оставив после себя печаль пустых холодных гнёзд. Небо нахмурилось, отяжелело и мрачно нависло над лесом, строго сторожащим жёлтую брошенность уснувшего поля… Незнакомый голос тихонько, нараспев произнёс моё имя… Нет… Показалось…

Воды озера сделались чёрными и густыми, и не плещутся уже в них дикие утки, не видать уже изумрудной головушки красавца-селезня у мостков. Чуть слышный скрип доносится из могучих, мускулистых ветвей старого дуба. Тысячи красных и рыжих листиков его зашептали, забеспокоились и вмиг выпустили из своих объятий несмелый случайный ветерок. По дорожке, между оставленными теперь дачными домиками, уверенно расхаживает ворона, то и дело роняя небрежность доставшегося ей громкого резкого голоса. И вот уже первые капли дождя на её перьях… Ещё тёплые капли…

Ос-се-нь-нь…

В междувременье

– Полина, я попрошу вас рассказать нам о себе и о том дне, когда всё произошло. Каким тот день был для вас? Что удалось запомнить?.. Присядьте в это кресло, Поли на, здесь вам будет удобно. И прекратите дрожать, словно осиновый лист! Нет никакого смысла нервничать.

Доктор аккуратно дотронулся до плеча молодой женщины, та вздрогнула, опустила глаза и поспешила накинуть на голову синий шерстяной платок:

– Думаю, что утро того дня было самым обычным. Ничего такого. Никакой тревоги и никаких фатальных знаков. Ровно в шесть я вышла на прогулку со своей любимой таксой. Было прохладно, ветрено, моросил дождь, что, впрочем, свойственно для сентября… Но, знаете ли, я наслаждалась Москвой и при такой погоде, поэтому с удовольствием обошла несколько близлежащих Таганских дворов, вышла к театру, и уже оттуда засобиралась домой. Москва только ещё просыпалась, улицы медленно заполнялись прохожими, автомобилями, автобусами…

– Хотелось бы уже покороче и попонятнее, дамочка, – высокий небритый мужчина средних лет присел на стул напротив Полины и достал из кармана чёрного кожаного плаща пачку сигарет. – Кто вы? Что за профессия у вас была до того самого дня? Вот я, к примеру будет сказано, вор… конечно, бывший уже теперь. А вы чем занимались?

– Не перебивайте женщину, Арсений, – как бы останавливая его речь, доктор поднял вверх правую руку.

В это время в комнату с беседующими вошёл старик. Шаркая большими старыми ботинками без шнурков, громко сморкаясь в грязный платок, он подошёл к окну, совсем не замечая гостьи.

Арсений поспешил объяснить:

– Не пугайтесь, дамочка. Это – наш профессор. Он сумасшедший, но тихий, и ест совсем немного. Продолжайте уже, а то стемнеет скоро.

Сделав несколько глотков воды из любезно предложенного Доктором стакана, Полина глубоко вздохнула, расстегнула несколько верхних пуговиц пальто и обхватила руками худые колени:

– В общем, когда это всё произошло, я, то есть мы с собакой стояли у светофора, собирались переходить улицу. Я уже спешила, мне в школу к восьми, я учитель… И вдруг – вспышка, яркая, белая, огромная, поглотившая на какое-то время всё вокруг. Я была больно ослеплена, закрыла ладонями глаза, и тут мне стало плохо. Нестерпимая головная боль и тошнота. В этот момент я различала лишь нарастающий гул повсюду, страшный и проникающий, казалось, до самого мозга. А после – меня словно отключили. Я уже ничего не слышала и не чувствовала. Очнулась на платформе Курского вокзала, лежащей на лавочке, застеленной газетами. Я даже не смогла понять впоследствии, сколько по времени продолжалось моё отсутствие: минуту, несколько часов, или несколько дней? Все часы в городе остановились, не работали телевизоры, радио, интернет. Вокруг меня никого не было. Абсолютно никого. Ни души! Люди исчезли каким-то образом. Пустые улицы, пустые трамваи, мёртвые окна жилых домов… Тишина… В первые дни этой, новой жизни, мне казалось, что я сошла с ума…

– Помните, Арсений, вы тоже описывали своё состояние, как близкое к помешательству? – доктор раскрыл красную спортивную сумку и положил в неё несколько старинных книг.

– Помню, док, конечно, помню! Такое невозможно за быть, док! Разом всё потерять: мать, друзей, Нинку, мою стерву! Я тогда боялся страшно, что вообще остался один в Москве. Ходил, ходил, много ходил, целыми днями ходил, пока темно не станет. Кричал, звал… Всё людей искал, но бесполезно – ни людей, ни ментов. Никого! Собаки в стаи собираются, да вороны глотку дерут… А на ночь я какую-нибудь квартиру занимал. Там была еда и возможность спать… На всю оставшуюся мне жизнь я запомню то чувство, когда больше не испытываешь соблазна взять чужое! Когда не тянутся руки к золоту и деньгам, оставленным хозяевами в комоде. Ну, Вы меня понимаете, док…