Инамората - [28]

— Не мог бы кто-то из вас помочь мне? — попросил я.

Вызвался Флинн, а все остальные собрались вокруг посмотреть, что я задумал. Я дал Флинну свечу, которую купил по совету Маклафлина. Мы зажгли ее, и я собрал капли расплавленного воска в мой носовой платок. Пока воск не застыл, я сделал из него кружок размером в полдоллара и залепил им щель между краем передней двери и косяком. Я торопился: важно было, чтобы восковая печать не затвердела и отпечаток моего большого пальца проступил четко.

— Готово, — сказал я и знаком пригласил Флинна следовать за мной, чтобы проделать то же самое с дверями в кухню и в подвал, а также с большей частью окон. Мне потребовалось полчаса, чтобы опечатать все возможные входы в дом. Когда мы наконец вернулись из подвала, я услышал голос Мины, возвещавшей, что она готова присоединиться к нам в верхней комнате.

— Приступим, джентльмены? — пригласил Кроули, вернувшись из своего медицинского кабинета с черным докторским саквояжем. Он знаком пригласил нас следовать за ним, и мы двинулись гуськом. Странная это была процессия: пять едва знакомых друг с другом мужчин шествовали единым строем. Я шел в арьергарде, и сердце мое падало при каждом шаге по скрипучим ступенькам.

Мы поднялись на третий этаж и вошли в маленькую комнату, которую я про себя называл детской. Мина уже ждала нас. Она переоделась для сеанса в свободную многослойную тунику, верхние слои которой были из прозрачной материи. На ногах ее были тряпичные тапочки. В подобных нарядах выступают ныне исполнители современных танцев, эта ассоциация добавляла нежелательный налет богемности нашему и без того весьма сомнительному собранию.

Посреди стола стояла керосиновая лампа, отбрасывавшая мерцающий свет, отчего небольшая комната казалась еще меньше. Окна были занавешены тяжелыми муслиновыми занавесками, чтобы случайный луч света, проникнув сквозь щель, не спугнул духов. Пожалуй, это было лишней перестраховкой: окно выходило в темный переулок, куда не проникал свет уличных фонарей, а зимние облака надежно прятали луну. Кроме лампы на столе была еще шляпная коробка со всякими вещицами: там было кольцо из плотной резины, гавайская гитара, короткая палочка, кукольная головка — все предметы были выкрашены святящейся краской, чтобы их можно было различить в темноте. Мина предложила нам осмотреть свой инвентарь, а пока мы этим занимались, Кроули отошли в угол, где стоял граммофон, и открыли крышку. Это был дорогой аппарат в корпусе из полированного вишневого дерева. Краем глаза я наблюдал за тем, как Артур Кроули заменил старую стальную иглу на новую, затем вынул пластинку из конверта и, держа за края, проверил, нет ли на ней пыли. Он проделал это с такой тщательностью, что мне вдруг показалось, будто я смотрю представление, основанное на строгом ритуале, подобно японской чайной церемонии.

В конце концов Кроули обернулся к жене и спросил:

— Ты готова, дорогая?

— Да, — произнесла Мина задумчиво и пригласила нас занять места за столом. Не без тайного тщеславия я обнаружил, что супруги решили посадить меня между ними. Когда все расселись, Кроули открыл свой черный чемоданчик и приготовил инъекцию для жены.

— Что за лекарство вы ей вводите? — поинтересовался я.

— Оно называется «Чуткий сон». Это инъекция, которую применяют для обезболивания родов, — объяснил Кроули, одной рукой держа руку жены, а другой нащупывая вену. Веки женщины дрогнули, когда она почувствовала укол иглы, но я затруднился бы сказать — от боли или облегчения. — Это смесь экстракта белены, так называемого скополамина, и…

— Морфия! — подсказал неожиданно Фокс, мы все посмотрели на него, и он пояснил: — Моей жене делали подобный укол, когда она рожала нашу младшую дочь. Она по сей день утверждает, что ничегошеньки не помнит.

— Верно, — подтвердил Кроули, извлек иглу и убрал шприц в чемоданчик. Он помассировал руку жены, чтобы лекарство побыстрее всосалось в кровь, движения его были одновременно и нежными, и профессиональными. — К сожалению, это средство нынче не в моде. Я ввожу его Мине в минимальной дозе перед сеансами, чтобы уменьшить ее страдания.

— А что, ей приходится испытывать страдания? — спросил я.

— Лишь иногда, — ответил он, но не стал ничего пояснять.

Убедившись, что лекарство начало действовать, Кроули поднялся, чтобы завести граммофон, а потом, прежде чем заиграла пластинка, поспешил вернуться в наш круг.

Мы услышали начальные такты «Да! У нас нет бананов!» — глупенькой песенки, которую частенько исполняют на танцульках. Не иначе ее сочинили специально, чтобы действовать мне на нервы. Очевидно, Кроули заметил мое недовольство, потому что, наклонившись к моему уху, прошептал:

— Мы пытались подобрать более задушевные мелодии, но эта песенка лучше всего влияет на спиритические способности Мины.

— Ш-ш-ш, — неосознанно пробормотала его жена. Глаза ее были теперь закрыты, очевидно, она погружалась в состояние легкого транса.

Внезапно я почувствовал, что словно выхожу из своего тела, и все происходившее предстало мне столь же ясно, словно на диораме в музее естественной истории: Мина слегка раскачивалась на стуле, пять взрослых мужчин сидели, держась за руки, а граммофон наяривал пошлую песенку — трудно представить более абсурдную картину. Я почувствовал, как лицо мое заливает краска стыда, мне было неловко за моих хозяев и за готовое верить любым россказням человечество.