Иначе — смерть! - [4]

— Но все было свежее, вы должны засвидетельствовать! А впрочем, чего я сразу в панику… Надеюсь, он жив?

— Умер, мне сказал следователь.

— Значит, дело дошло уже до… — Мирон замолчал.

— Да, Мирон Ильич, вы тогда вечером взяли с собой бутылку «Наполеона»?

— Я? С какой целью?

— Ладно, до завтра.

Второй звонок.

— Будьте любезны, Агнию Яковлевну… Здравствуй, это Катя.

— Привет. Что, урок переносится?

— Нет, с этим все в порядке.

— А что не в порядке?

— В пятницу отравился Глеб.

— О-о! Но он жив?

— Умер. Я решила проверить, живы ли остальные.

— Катя, твой черный юмор…

— Какой там юмор!

— Яд был в «Наполеоне»?

— Яд?.. Что ты знаешь?

— Ну, он что-то говорил… что любит… в общем, глаз не сводил с этой бутылки, помнишь?

— Помню.

— Ты меня просто убила!

— Главное, что ты жива.

Последний звонок.

— Здравствуйте. Можно позвать Дуню?

— Кто ее спрашивает? — отчеканил агрессивный женский голос.

— Ее учительница английского языка.

— Ах, учительница!

— Скажите, с нею все в порядке?

— Если вместо учения вы устраиваете у себя бардак, как может быть с девочкой все в порядке?

Катя до того опешила, что так и застыла с трубкой у уха — и после каких-то всхлипов, вскриков в телефонном пространстве услышала Дунечкин голос:

— Екатерина Павловна?

— Дуня, ты жива?

— Пока жива. Вы уже знаете?

— О чем?

— Что Глеб отравился?

— Знаю. Но ты откуда…

— Оттуда! — Дуня хрипло, с натугой рассмеялась. — Меня подозревают в убийстве.

Катя сдержала нервную дрожь и произнесла уверенно:

— Я — не подозреваю.

— Вы что-то знаете?

— Возможно.

— Я сейчас приду.

— Приходи.

Дуня, Алексей и Мирон жили неподалеку: каждый из них в свое время прочитал на фонарном столбе возле станции метро «Новокузнецкая» Катино объявление об уроках. Агния проживала в университетских домах на проспекте Вернадского. «А откуда взялся мальчик, — вдруг подумалось, — где он жил и что сейчас творится с его родными?..» Катя машинально набрала номер своего настоящего друга — нет ответа.

— Продолжим занятия, Алексей Кириллович?

— Да ну! — Он махнул рукой, но не ушел.

Почему он не уходит? Каждая мелочь уже волновала ее и казалась подозрительной.

— Тогда я оставлю вас на минуту, хорошо?

— Да пожалуйста.

Катя вышла на площадку — темный подъезд старого довоенного дома, кошачий запах, нарастающая тревога — позвонила в соседнюю квартиру, к Адашевым. Мать Вадима — дама властная, очень добрая, бывшая преподавательница изящной словесности, как иронически говорила она о себе; сын делал такую же карьеру, но на более высоком, университетском, уровне. Вадим и Ксения Дмитриевна — единственные близкие, которые остались у Кати после смерти отца три года назад; иногда она называла их про себя: брат, мама.

— Катюша, на тебе лица нет!

— Мой ученик внезапно умер, подозревают ученицу, меня вызвал следователь, — выпалила Катя с облегчением: в темно-карих, почти черных глазах старой женщины вспыхнул огонек сочувствия.

— Проходи.

— Некогда!

— Как это «внезапно умер»?

— Отравился. Юноша, почти мальчик…

— Юноша? Отравился? Как странно. Господи Боже мой! Да проходи…

— Ксения Дмитриевна, Вадим ведь сегодня должен приехать?

— Приехал утром, мне звонил, сейчас на кафедре. Он тебе срочно…

— Да нет…

— Я с ним свяжусь.

— Да нет, не срочно, но…

Ксения Дмитриевна не стала допытываться, отчего Катя-то трепещет (и Катя не смогла бы объяснить), просто ощутила ее тревогу.

— Не сходи с ума, голубчик! — сказала старуха властно и погладила Катю по голове. — Переживем, не то переживали. Та согласно кивнула, уже сама на себя дивясь («Я же ни в чем не виновата! Чего, правда, с ума сходить?»), и услышала за спиной легкие, быстрые шаги: на площадку взлетела Дунечка.

Шел шестой час, но в кабинете было сумеречно от низкого серого неба со «слезой». А как начиналось это бабье лето — зеленым золотом в горячей голубизне! Алексей так с места и не сдвинулся — и они вдвоем слушали историю потрясающую, ни с чем не сообразную.

— Когда я увидела его в кресле, — начала Дуня с места в карьер, — он улыбался, представляете? Как сам предсказал!

— Ничего не понимаю, — перебила Катя строго, тоном учительницы. — В каком кресле?

— На даче! Представляете, ночь…

— А можно по порядку, с самого начала?

Дуня помолчала, приводя голову в порядок.

— Ну, мы познакомились тут уже, перед вашим подъездом. «Ты тоже со стариками развлекаться идешь?» — так он сказал, как будто со злостью, но мне было до лампочки… то есть наоборот: он меня заинтересовал.

— Понравился, да?

— Не то чтобы… не то слово. В нем было что-то необычное, я же не знала, что он псих. А когда мы после шампанского танцевали…

— Еще до танго?

— Под танго он уже в спальне у вас протрезвлялся. А вообще знаете что я вам скажу? Он не был пьян. Он просто сумасшедший.

— Ну, хорошо. Вы танцевали…

— Он предложил рвануть к нему на дачу. И я почему-то согласилась.

— Кофейный ликер с шампанским, — вставил Алексей флегматично.

— Не ваше дело! В общем, я согласилась, но у меня мама… вы ее сегодня слышали. И сказала Глебу: пусть он едет, а я домой забегу, может, удастся вырваться. Ведь рано еще было.

— А почему он с тобой не пошел и возле дома не подождал?

— А Мирон?

— Ах, да. Ты не хотела терять своих поклонников.