Иначе не могу - [6]
— Что вы плетете? — искренне изумилась Любка.
Сергей, пряча в уголках глаз смех, уже серьезно проговорил:
— Не сердись, Любаша, это я так. Просто с утра испортили настроение, вот и решил пошутить с тобой. Извини, если не очень удачно. А, серьезно говоря, что ты умеешь делать? Задвижки пока крутить? Сальники менять, опускать — поднимать скребок? В паводок еще работать не приходилось? Лезть в ледяную линию во время порыва?
— Да я закаленная. В жизни ничем не болела…
— Положим. А как насчет умения с людьми срабатываться? Народ у нас здесь зубастый, друг к другу годами притирались, болтовню не уважают. Выскочек тоже — уловила? Учитывай, что они первыми вот эту самую нефть, — Сергей встряхнул лабораторную пробирку с нефтью, — это «черное золото» понюхали в свое время, их гордость понимать, уважать надо. И в то же время, если надо, на своем настоять уметь, без этого нельзя. Наше дело такое — требует ясной головы и крепких ног… Ты меня понимаешь? — и широко улыбнулся.
— Я работы не боюсь, Сергей Ильич. И с людьми говорить, наверно, умею — не маленькая же, что вы на самом деле…
— Ну и отлично. Советую тебе с Танзилей, с Сафиным… еще, может, с Диной Михайловной Малышевой сдружиться. Глядишь, Толю Семина в руки сумеете взять. Распустился. Неприятности могут быть, так и передай ему. А насчет того… ну, ресторана, что ли, не обижайся. Очень уж ты ладная… пригожая — так, кажется, раньше говорили.
— Скажете тоже… Я пошла, Сергей Ильич.
— Хорошо.
И вдруг Сергею вспомнились рассказы, которые ходили по промыслу. Он не обращал на них особенного внимания, но после ухода Ромашовой они начали приобретать какую-то значительность. Было в них что-то, позволявшее думать о причастности к ним Любки. Так, недавно после вахты на остановке собрались люди. Трескучая стужа. А автобусы, совершенно пустые, проносятся друг за другом мимо. И вдруг прямо на дорогу выбежала девчонка. Шофер едва успел затормозить. Выскочил, остервеневший от испуга, замахнулся даже. Девчонка забарабанила кулаками по дверце, закричала кондуктору: «Открывай сейчас же! А то протокол составлю! Ни стыда ни совести! Люди замерзают!» Когда тронулись, шофер обернулся к ней, оглядел с ног до головы и осведомился: «Откель ты такая, шустрячка?» «Оттель! — передразнила она его. — Из Министерства автодорог, вот откель!»
Сергею теперь подумалось, что подобное могла сделать только Любка. Только она могла проучить токаря мехцеха неисправимого ругателя Володьку Храмова. Набрала как-то в жестянку солидола и, проходя мимо Храмова, нечаянно толкнула его. Извинилась. Храмов в ответ обложил ее шестиэтажным. Говорят, девчонка побелела-таки и тихо произнесла: «Извинись». Храмов завернул еще заковыристей. Так она, недолго думая, мазнула его по лицу жестянкой с солидолом и пошла своей дорогой. Обалдевший токарь слова не мог вымолвить, а вся промысловая база целую неделю потешалась над ним.
…Сергей вышел во двор участка, присел на корточки у группы слесарей, размечавших на металлическом слябе[2] флянец, помог точно рассчитать расстояние между отверстиями для болтов.
— Где мне найти Старцева? — раздался приглушенный басок.
Сергей отложил в сторону мел и встал. У входа на участок стоял кто-то в синем пальто с серебристым воротником и такой же шапке-полубоярке. И что-то знакомое почудилось Сергею в широко и мощно развернутых плечах, в прочной посадке головы. Незнакомец обернулся.
— Андрюха! Осташков!
— Сергей!
— Привет сыну Эллады!
— Здорово, бледнолицый брат мой!
Они долго трясли друг другу руки и, не выдержав, обнялись. Сергей потащил Осташкова в домик участка.
— Снимай свое одеяние! — Сергей расстегнул пуговицы на его широкой груди и начал стаскивать пальто с литых плеч друга. Сорвал с головы шапку, повесил на единственную вешалку из лосиного рога.
— Ну?
— Ничего.
— Цветешь? Папку заимел с ручками?
— Я ж теперь насквозь интеллигентское сословие. Где уж нам до вас, грубоватых и мозолистых.
Стоя посреди комнаты, Осташков улыбался. Огромного роста, белокурый. На лице широченная, «шесть на девять», как говорили в институте, улыбка. Кремовый ворот теплой рубашки покойно обнимает сильную шею, бицепсы распирают рукава, синие глаза блестят.
— Ну, хорош! — Сергей склонил набок голову, сложил руки на животе, осмотрел Андрея со всех сторон. — Заматерел. На роже — самое пошлое самодовольство.
— Хватит тебе, — протяжно сказал Андрей и, обхватив его поперек туловища, легко, одной рукой посадил на стол и сам сел рядом.
— Рассказывай.
— Давай уж ты. Как здесь очутился?
— По делам.
— По каким таким делам, наш суровый бывший комсомольский вожак?
— Собственно, два вопроса: диспетчеризация промысла и автоматические установки по сбору нефти и газа. Впрочем, это взаимосвязано.
— Ясно и понятно… — Сергей досадливо поморщился, похлопал себя по шее. — Вот где у меня сидит диспетчеризация. Кустарщина чертова.
— Какая же кустарщина? Система ЧТ-2К? Сколько скважин подключено к пульту на твоем участке?
— Двадцать девять. Все это, конечно, красиво: забарахлила скважина, на щите — бац! — красная лампочка. Прямо, как в кино, сиди, кнопки нажимай. А вот недавно поступил сигнал об аварии, послал на скважину слесаря. Возвращается и докладывает: она, говорит, подлая, и не думала останавливаться. Кстати говоря, можешь по всем этим вопросам обращаться к Дине Малышевой, она вплотную занимается этой китайской грамотой — инженер-диспетчер промысла. Вы не знакомы, случайно?
Свободно и радостно живет советская молодежь. Её не пугает завтрашний день. Перед ней открыты все пути, обеспечено право на труд, право на отдых, право на образование. Радостно жить, учиться и трудиться на благо всех трудящихся, во имя великих идей коммунизма. И, несмотря на это, находятся советские юноши и девушки, облюбовавшие себе насквозь эгоистический, чужеродный, лишь понаслышке усвоенный образ жизни заокеанских молодчиков, любители блатной жизни, охотники укрываться в бездумную, варварски опустошенную жизнь, предпочитающие щеголять грубыми, разнузданными инстинктами!.. Не найти ничего такого, что пришлось бы им по душе.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
«Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней», — писал Лев Толстой. Именно так понимал счастье талантливый писатель Василий Подгорнов.Где бы ни был он: на охоте или рыбалке, на пасеке или в саду, — чем бы ни занимался: агроном, сотрудник газеты, корреспондент радио и телевидения, — он не уставал изучать и любить родную русскую природу.Литературная биография Подгорнова коротка. Первые рассказы он написал в 1952 году. Первая книга его нашла своего читателя в 1964 году. Но автор не увидел ее. Он умер рано, в расцвете творческих сил.
В романе рассказывается о жизни большой рабочей семьи Путивцевых. Ее судьба неотделима от судьбы всего народа, строившего социализм в годы первых пятилеток и защитившего мир в схватке с фашизмом.
Вторая книга романа известного башкирского писателя об историческом событии в жизни башкирского народа — добровольном присоединении Башкирии к Русскому государству.
В первой книге романа показаны те исторические причины, которые объективно привели к заключению дружественного союза между башкирским и русским, народами: разобщенность башкирских племен, кровавые междоусобицы, игравшие на руку чужеземным мурзам и ханам.
Роман о борьбе социальных группировок в дореволюционной башкирской деревне, о становлении революционного самосознания сельской бедноты.
Роман повествует о людях, судьбы которых были прочно связаны с таким крупным социальным явлением в жизни советского общества, как коллективизация. На примере событий, происходивших в башкирской деревне Кайынлы, автор исследует историю становления и колхоза, и человеческих личностей.