Иначе не могу - [3]
Подумаешь, знаменитость! Она не удержалась, и однажды, когда приехали на 1206-ю скважину ставить дебитомер, нарочно сама покрасила донельзя испачканный мерник, прихватив и другую арматуру, и оставила издевательскую надпись. Потом «музейный экспонат» — одежда, обнесенная веревкой. Наконец, карикатура. А когда у витрины поднялся хохот, Любка сама чуть не разревелась, увидев растерянное лицо Анатолия.
И вот сейчас она с замиранием сердца ждет его. Он, наверняка, все уже знает, догадался.
От звука ворвавшейся в будку метели Любка вздрогнула, будто хлестнули ее по спине. У входа стоял пожилой мужчина в полушубке, с заиндевевшими бровями на худом, кирпично-красном от холода лице. Рядом переминался увалень в сапогах, доходивших до самых колен, и на лице его почему-то сияла улыбка, обнажая редковатые зубы. Люба шагнула к пожилому и выпалила одним духом:
— Здравствуйте, я Любовь Ромашова, назначена к вам помощником оператора. Вы ведь Сафин?
— Точно так. — Сафин обвел глазами помещение, и скупая улыбка появилась на его лице. — Да ты, никак, прибралась? Гляди-ка, окна протерты, газеты на столе. — И ткнул спутника в бок. — Стыдитесь, молодые. Ко мне на вахту, помоператора, значит. Лады. А то у меня одну красавицу в аппарат управления забрали, больно чертит хорошо. Только габариты у тебя… это самое… небольшие. Еще упадешь в мерник — и не заметим. — Улыбка на его губах растаяла. Нахмурившись, он начал хлопать по карманам, одновременно оглядывая диспетчерскую.
— А где ж фонарик? Не у тебя, Гена? Ну, так и есть — забыл на скважине.
— Я сбегаю, — с готовностью откликнулся пришедший с ним парень. — Мигом притащу.
— Нет уж, я сам. Не найдешь. — Он повернулся к Любе:
— Ты посиди, дочка, я сейчас.
«Значит, зовут Геннадием», — отметила про себя Любка, испытывая огромное облегчение от того, что Анатолия еще нет. Гена, с любопытством поглядывая на Любку, уселся за стол, вытащил из кармана сверток и собрался ужинать. Как выяснилось впоследствии, Гена ел часто и понемногу, словно колибри, по выражению начальника участка Старцева, и даже в присутствии незнакомки не собирался изменять своей привычке. Однако вежливость не позволяла Геннадию оставлять без внимания нового человека, и единственное, что он мог предложить, — поесть с ним:
— Если голодные — прошу.
— Не беспокойтесь, я сыта, — очень учтиво, даже с легким поклоном ответила Любка.
— А то присаживайтесь. Совершенно потрясающая чесночная колбаса. Все бациллы сбегут, уверяю вас. Если, конечно, вам сегодня не на свидание.
— Спасибо, в следующий раз.
Между тем Гена со все возрастающим интересом разглядывал Любку и даже есть перестал. Наморщив лоб, он усиленно вспоминал что-то. Затем окликнул:
— Люба!
— Я слушаю.
— Восемнадцать извинений: вы не в исследовательской группе работали?
— Да.
— Угу. Еще можно вопрос?
— Сколько угодно.
— Я насчет карикатуры в «Скребке». Там висит миленький портрет одного парня, Тольки Семина. Это ваше творчество? Я, конечно, еще раз извиняюсь — редакционная тайна…
— А что?
— Да нет, просто так. Я, кажется, видел, когда вы под покровом ночи вывешивали газету.
— Допустим, я. И вовсе не под покровом ночи.
— Суд вопросов не имеет, — удовлетворенно изрек Гена и, ухмыльнувшись, даже руки потер потихоньку. И добавил в заключение:
— Есть такой жанр — комедия…
Любка пожала плечами. Нетерпение, с которым она ждала Сафина, чтобы уйти с ним, росло. Она даже сделала шаг к двери, когда та скрипнула, и — замерла. Захватило дыхание, Любка отвернулась, лихорадочно обдумывая первую фразу…
Анатолий сел рядом с Геной и, сняв шапку, несколько раз ударил ею по колену, стряхивая снег. Заметил Любу и преобразился на глазах: заулыбался, подошел и встал перед ней, подбрасывая ладонью спичечный коробок. Несколько секунд он бесцеремонно разглядывал ее в упор. Наконец осведомился:
— Откуда ты, прекрасное дитя?
— С шестого автобуса, — нашлась Любка и даже взглянула ему в лицо.
Анатолий схватил табуретку, неуловимым движением смахнул воображаемую пыль и изогнулся в театральном поклоне:
— Несравненная! Позвольте за неимением шезлонга предложить вам сей не первой свежести табурет. Что делать — профсоюз не позаботился. Ах, если бы он знал о вашем прибытии!
Люба упорно изучала ледяные хребты на окне. Анатолий не унимался:
— Даже чаю не могу предложить. Нет даже элементарного кипятка. И посему — я жутко извиняюсь. Я понимаю, наша скромная обитель покажется вам слишком плебейской, особенно этот интерьер с выразительной кучей тряпья…
Любка чуть-чуть повернула к нему голову, изо всех сил стараясь придать своему голосу саркастический оттенок.
— А вы всегда, даже с незнакомыми, такой… мм…
— Болтливый? — как ни в чем не бывало подсказал Анатолий.
— Да!
— В принципе я молчун — скажи, Генка? Но разве можно не заговорить, увидев вас?
Любка боялась повернуться к нему полностью, хотя отлично сознавала, что ведет себя по меньшей мере неестественно: у нее горели щеки. И вдобавок ко всему почувствовала, что шаль сползает ей на плечи.
Анатолий осекся.
У Любки были удивительные волосы — ярко-рыжие, огненные, пышные, предмет ее затаенной гордости и мучений. Они были настолько ярки, что в диспетчерской, и без того залитой светом «д в у х с о т к и», показалось еще светлей. Отблеск лампочки усилил буйство этого рыжего водопада волос, они засияли, будто в комнате вспыхнул факел. Любка в замешательстве попыталась собрать их в узел, но от волнения выронила шпильки и начала шарить по полу, а волосы, опустившись на плечи, закрыли пунцовые щеки.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Повесть «Взятие Великошумска» была написана во время войны. В ее основу легли впечатления от боев в декабре 1943 года, когда Красная Армия освобождала от фашистских захватчиков Правобережную Украину. Разные люди действуют в ней, но судьба каждого из них типическая.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
«Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней», — писал Лев Толстой. Именно так понимал счастье талантливый писатель Василий Подгорнов.Где бы ни был он: на охоте или рыбалке, на пасеке или в саду, — чем бы ни занимался: агроном, сотрудник газеты, корреспондент радио и телевидения, — он не уставал изучать и любить родную русскую природу.Литературная биография Подгорнова коротка. Первые рассказы он написал в 1952 году. Первая книга его нашла своего читателя в 1964 году. Но автор не увидел ее. Он умер рано, в расцвете творческих сил.
В романе рассказывается о жизни большой рабочей семьи Путивцевых. Ее судьба неотделима от судьбы всего народа, строившего социализм в годы первых пятилеток и защитившего мир в схватке с фашизмом.
Вторая книга романа известного башкирского писателя об историческом событии в жизни башкирского народа — добровольном присоединении Башкирии к Русскому государству.
В первой книге романа показаны те исторические причины, которые объективно привели к заключению дружественного союза между башкирским и русским, народами: разобщенность башкирских племен, кровавые междоусобицы, игравшие на руку чужеземным мурзам и ханам.
Роман о борьбе социальных группировок в дореволюционной башкирской деревне, о становлении революционного самосознания сельской бедноты.
Роман повествует о людях, судьбы которых были прочно связаны с таким крупным социальным явлением в жизни советского общества, как коллективизация. На примере событий, происходивших в башкирской деревне Кайынлы, автор исследует историю становления и колхоза, и человеческих личностей.