Имя врага - [27]
«Разоблачение» Синявского и Даниэля последовало внезапно. Если Пастернак пытался издать свой роман в Советском Союзе и при этом натолкнулся только на жесткое сопротивление, а потом передал рукопись зарубежному издателю, то Синявский и Даниэль годами публиковали свои произведения на западе. И при этом продолжали работать — Даниэль был переводчиком, а Синявский — литературным критиком и литературоведом.
Если писатель, столкнувшись с критикой в СССР, публиковался в западных странах, это вело к полной потере контроля над ним. Эффект независимости мог дать глубокие ростки и был очень опасен.
Тем более он стал невозможен, когда советская литература одержала долгожданную международную победу: роману Шолохова «Тихий Дон» была присуждена Нобелевская премия. И автор, который был писателем «своим», прикормленным, отправился за премией как пропагандист социалистического режима.
С первых же судебных заседаний над Синявским и Даниэлем стало ясно, чем обвиняемые вызвали столь резкое раздражение. Это была мера, равнявшаяся глубине всего осмысления социального устройства советской страны. Они критиковали не отдельные недостатки, не какие-то упущения и недочеты, а всю командно-административную систему в целом.
То, что писатели пострадали совсем не за то, что им инкриминировали, стало понятно сразу. Обвинение в терроризме, которое присутствовало на процессе, казалось какой-то глупостью, какой-то бессмысленностью.
На самом деле в их произведениях власть увидела всю глубину осознания пагубности системы. И они действительно смогли разбередить рану сталинского прошлого, отождествив сталинский террор со всем коммунистическим проектом советского общества.
Тем более, что в своем произведении «Говорит Москва» Даниэль фактически утверждал, что убийства могут возобновиться в любой момент — по отмашке правительства.
Но после XX съезда за это уже нельзя было посадить. И тогда было принято решение докопаться. Для этого были нужны литературоведы. И вдруг выяснилось, что общество интеллектуальной элиты расколото. Огромная часть людей творческих профессий — совсем не с властью, ведь она, власть, покусилась на самое святое — на свободу творчества.
Однако чиновники от литературы всегда были готовы. Только вот качество их критики оставляло желать лучшего. Одна из критиков, к примеру, в миролюбивых произведениях Даниэля обнаружила «фашистские взгляды автора». Еще один критик нашел «терроризм, призыв к классовому терроризму». Так что суд получил благодатную почву сосредоточиться на более легко доказуемом «криминале».
Власть уцепилась за то, что было написано между строк, предъявив в качестве доказательства то, что было написано не всерьез. Она поняла, что писатели уже открыто выражают к ней ненависть. Но ненависть — это эмоция, ее сложно доказать и подвести под необходимую уголовную статью. Для того, чтобы это сделать, нужна была откровенная клевета, и она легко нашлась.
Общество вступилось за писателей решительнее, чем за Бродского. В защиту арестованных собирали подписи, впервые за десятилетия вышли уличные демонстранты с требованием открытого суда.
После демонстрации дело уже нельзя было замалчивать. Официальная кампания была развернута в январе 1966 года по всем правилам — отзывы ученых, возмущенные отклики читателей, клеймящих предателей и двурушников, — ведь писатели действительно писали под псевдонимами.
Отличное от этого мнение не попадало на страницы официальных изданий, однако становилось известно заинтересованным людям и растекалось по всем городам, где любили литературу. Постепенно, по каплям, не сразу, очень медленно, но попадало туда…
И здесь тоже началось открыто проявляться двоемыслие, когда на кухнях говорили одно, а в газетах писали другое. Например, то, что написал математик Ю. Левин в письме в редакцию газеты «Известия»: «Никаких попыток ревизии основ советской государственности, что и означало бы антисоветский характер этой литературы, ничего этого невозможно отыскать в произведениях Синявского и Даниэля, которые писали под псевдонимами Терц и Аржак, при всем желании».
У тех, кто пытался выполнить госзаказ и «заклеймить», к писателям были свои претензии. В методе критического реализма они увидели чернуху. Так, «Известия» писали: «Оба выплескивают на бумагу все самое гнусное, самое грязное. Если девушка — секретарь в редакции газеты, то она девчонка, доступная любому корректору».
Среди защитников Синявского и Даниэля были такие видные писатели, как К. Чуковский, И. Эренбург, В. Шкловский, В. Каверин, М. Шатров. Они пытались доказать абсурдность суда, называя процесс фантасмагорией. Тщетно — в советском обществе фантастика являлась не абсурдом, а прогнозом.
В повести «Говорит Москва» Даниэль прогнозировал, что однажды возможен «День открытых убийств». Если бы он выбрал для действия вымышленную, абстрактную страну, наверное, его могли бы напечатать даже в советском издательстве. Но он писал прямо — Указ Президиума Верховного Совета СССР. А этого было вполне достаточно для ареста.
В своей фантастической повести Даниэль также писал о том, что влиятельные фигуры политического мира будут нанимать охрану из криминальных кругов, на Кавказе развернется резня, Прибалтика будет всегда протестовать против центра, а центр единовластно будет развязывать войны в других странах.
Если в стене старинного замка вдруг приоткрылась дверь, это еще не значит, что в нее нужно входить. Существует средневековая пословица: «дьявол обожает монастыри». Особенно те, за стенами которых скрывается страшная тайна, уходящая корнями в глубокое средневековье, и начавшая жизнь заново в современности.Отправляясь в автобусное путешествие по средневековым замкам Европы, главный герой ничего не знал о дверях, открытых в стене. После катастрофы автобуса, вместе с двумя случайными спутниками, он находит заброшенный замок в лесу.
…Январь 1942 года. Одесса захвачена немцами и румынами. В городе голод, холод, страх и смерть — не проходит и дня, чтобы кого-нибудь не казнили. Оккупанты свирепствуют — за каждого убитого офицера или солдата они расстреливают десятки мирных одесситов. У Зинаиды Крестовской была возможность эвакуироваться, но она решила остаться в Одессе для подпольной работы, тем более, что ее непосредственным руководителем стал любимый человек — Григорий Бершадов. Однако через какое-то время Зина с ужасом узнает, что не только оккупанты убивают мирных людей — в смертельной схватке сошлись свои, не щадящие никого для достижения своей цели…
Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.
Простив Виктора Барга, Зинаида Крестовская начинает вести спокойную, почти семейную жизнь. Работа в институте, пусть и нелюбимая, рядом мужчина, за которого она так боролась, – разве этого мало? Но Зина вдруг начинает понимать, что это все не для нее, что ей нужен риск, адреналин. И неожиданно она это получает с избытком. Новое дело, которое Крестовская расследует уже как полноправный сотрудник НКВД, не просто опасно, оно смертельно опасно. Ей предстоит снова столкнуться с секретными разработками НКВД, который, как известно, не останавливался ни перед чем…
В павильонах построенной в Одессе почти на берегу моря кинофабрики «Мирограф» снимается очередной фильм. Но приглашенных на главную роль актрис одну за другой находят лежащими в гробу, усыпанными дивными цветами и… с петлей на шее. Чтобы закончить фильм, директор кинофабрики приглашает саму Веру Холодную. Неужели и ее жизни что-то угрожает? При этом актрису обещает охранять сам Мишка Япончик, не устоявший перед ее чарами…
...1919 год. Одесса переходит из рук в руки — от красных к белым и от белых к красным. Наконец в городе окончательно устанавливается советская власть. И все же спокойствия нет — тут и там происходят бандитские разборки, совершаемые с какой-то необычной жестокостью. Появляются настойчивые слухи о том, что Мишка Япончик не погиб — он жив и вернулся в Одессу. И цель его — добыть сокровища, спрятанные в катакомбах. Таня прекрасно знает, что это не так, что Мишка мертв, и ей просто необходимо разоблачить того, кто зверствует под именем Японца..
Во время проезда президентского кортежа происходит расстрел экипажа ГИБДД. Астафьев расследуя это дело, вспоминает одно давнее преступление. Похоже, это отголоски того самого времени…
Американский писатель Ивэн Хантер написал много книг в самых разных жанрах. Но наибольший успех завоевала серия полицейских романов, выпущенная под псевдонимом Эд Макбейн. Офицеры 87-го полицейского участка, расположенного в неназванном громадном городе, их друзья, их смертельные враги как живые встают на страницах романов.Эд Макбейн – это изощрённость криминальной интриги, тонкий психологизм, современные образы, атмосфера опасности, хитросплетения любовных интриг, умение с первой страницы завладеть вниманием читателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В станице Новоорлянская, где случайно оказывается Турецкий, творятся темные дела. Спасаясь от преследования местных милиционеров, он становится случайным свидетелем заговора между ограбившим его в поезде казачком и бандитом. Они обсуждают план ограбления вагона с золотом. Оказавшись между молотом и наковальней, Турецкий видит только один выход. Своим замыслом он делится со своим спасителем - бывшим начальником милиции Володей. Тот соглашается помочь московскому «важняку», поскольку давно возмущен беспределом, царящим в родной станице.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Известный нейрохирург Джемма Доген найдена убитой в своем кабинете в Медицинском центре. Полиция предполагает, что нападение было совершено с целью изнасилования, и к делу подключается отдел расследования сексуальных преступлений. Но детективы Александра Купер, Майк Чэпмен и Мерсер Уоллес даже не предполагали, что скрывается за внешне респектабельными стенами больниц...
Ранней весной 1919 года у Самсона Колечко во время уличного погрома казаки зарубили отца, ему самому отсекли ухо. В Киеве беспорядки, город снова захвачен большевиками, но они почти не контролируют ситуацию. Горожан грабят настоящие и фальшивые красноармейцы, по окраинам Киева то и дело хозяйничают банды всевозможных атаманов — Зеленого, Григорьева, Струка… Выживать становится все сложнее. По стечению странных обстоятельств — благодаря письменному столу покойного отца — Самсона Колечко берут на службу в милицию.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.