Имя - Война - [57]

Глаза щипало от слез, душу мутило от боли, и хотелось вернуться за Николаем, но он был уверен — друг погиб, и выбор был небогат — закрыть глаза убитому другу или спасать живую, ту, что была дорога мертвому. Долг Дроздова теперь перед другом — защитить девчонку, сохранить ее в память о нем, и драться за двоих, так, словно Николай жив.

Мертвым не должно быть больно за живых, и смерть их не должна быть напрасной.

А за спиной уже стрекотали мотоциклы. Немцы ехали колонной по той самой дороге, которая стала последней для многих жизней.

Глава 10

Ночью совершенно вымотанные бойцы наткнулись на остатки мехкорпуса генерала Борзилова. А еще через два дня он вывел людей через пинские болота белорусского Полесья к линии фронта.

Дорогу Николай совсем не помнил, она слилась у него в одно грязное пятно трясин, бесконечности болота и отупения от боли потерь. Его самый лучший друг и наивная девочка, что поехала не к отцу, а за смертью в Брест, остались далеко за спиной, и все же шли рядом. Ему казалось, стоит только повернуться, и он увидит смешную сосредоточенность на лице Леночки, широкую улыбку друга, и услышит наивный укор от первой, а от второго остроумную шутку…

Там, в болотах, что-то умерло в его душе, навсегда оставшись с теми, кто погиб в эти безумные в своей катастрофичности дни.

И родилось, сплавляясь и сживаясь с ним — гнев, глубинный, не поддающийся ни контролю, ни осознанию, и вина, глубока, ранящая и бередящая душу. Вина за тех, кого не довел, вина за смерть синеглазой несмышленки. Он все время видел, как она оседает в рожь, как падает Саша, и готов был выть и рвать зубами фашистов.

Может быть эта злость, потеря, что отпечаталась в его глазах и на лице, делая его замкнутым и угрюмым, может быть суматоха, что стояла вокруг, а может фамилии своего начальства, что он назвал особисту, или спецобучение, которое он не скрывал, помогли ему уйти от въедливого внимания. Так или иначе, но через трое суток, послав к чертям госпиталь, старший лейтенант Санин отбыл на Западный фронт в двадцать вторую армию, чтобы принять командование на одном из участков фронта, в качестве командира роты, и отстоять Западную Двину.

На полуторке с ним тряслись незнакомые бойцы и Вася Голушко, привязавшийся и нытьем да катаньем увязавшийся за лейтенантом.

Почти все солдаты в машине были из тех, кто чудом вышел из окружения. Они рассказывали, как их танками утюжил немец, как зажимал в котлы механизированными корпусами, как бил не щадя ни военных, ни гражданских. Как провоцировал, кидая листовки: "рус сдавайся! Москва уже наша!" Как жег деревни, поливая из автоматов бегущих прочь людей. Как накрыл бомбами собравшихся в лесу бойцов, зажал в кольцо и бил, пока никого не осталось. Месиво из тел устилало после весь лесок. Как стояли до последнего, берегли последний патрон для себя, чтобы только не в плен, и как просочились слухи, что какой-то полк полным составом сдался сам. Как стрелялись командиры и политруки. Как одни командиры бросали свои части, а другие бились наравне с солдатами. Как шли без оружия в бой, потому что приказ открыть склады с боекомплектами и оружием вовремя не поступил, а выбивать замок без санкции сверху никто не посмел. Как уходя оставили раненных, а немцы подожгли лесок в котором они были.

Как цепью шли в штыковую, и летели с шашками на минометы конэскадроны, потому что патронов больше не было, и как без ума бежали, побросав оружие, заслышав вой немецкой авиации.

Во все это невозможно было бы поверить, если бы Санин сам не провел неделю в аду, не видел, как сживаются вместе и подлость и подвиг. Как постепенно люди привыкают к шоку и теряют ориентиры. Становятся безумны, кто от праведной ярости, кто от страха за свою шкуру.

И с этим невозможно было свыкнуться или как-то примириться, как и с тем, что ад неотступно двигался вперед, поглощая все больше и больше населенных пунктов, частей, территорий. Людей. Грозя перемолоть человеческий ресурс и превратить одних в зверей, готовых на любое преступление, других в людей, для которых подвиг норма жизни, а третьих просто убить.

Был взят Минск, Гродно, Борисов, Львов, Лиепая, Рава-Русская, и это не добавляло настроения. Патриотическое: "победа будет за нами" было единственным лозунгом, что еще дарил какую-то надежду, заставлял верить все сильнее и сильнее. Эта вера больше жаждалась на праведной злости, на благородном стремлении положить жизнь, но не просто убить фашиста, а погнать его с родной земли, отомстить за каждого убитого ребенка, за каждую девушку, что уже не станет матерью, за каждого мальчишку, который погиб, так и не поняв, зачем родился. За всех убитых, сожженных, раздавленных. За искалеченные жизни, которые сколько бы времени не прошло, не смогут забыть того, что случилось.

Отомстить за мертвых и за живых.

За Леночку. За Саню. За глупого, контуженного этими первыми днями войны, как и они все, рядового Вербицкого. За Семена Густолапова и Ивана Летунова. За тех, кто остался в плену, за тех парней, мимо которых он прошел, осторожничая, и мог бы, но не стал вытаскивать из плена…

За всех тех, кого он знал и кого не знал, но кто точно так же, как его товарищи, остались в лесах Белоруссии.