Имя - Война - [53]
— А ты у его спроси.
— Так спросил бы, — поправил лямку автомата на плече. — Не попадается, такой-сякой.
— Эва! Так и бегает? — хмыкнул, недобро уставившись на весельчака. — Ну, кому надь находють.
— Сильно ищут? — насторожился Санин.
— Да все боле, как вы, — упер руки в бока мужик, поглядывая на лейтенантов.
— Не одни мы к вам в гости залетели?
— Да уж третьи за три дня, — сложил руки на жердях ограды, поглядывая, как остроглазый рысак сено жует. — Только немец не больно им нужон был, красных искали.
— Нашли?
— Мне почем знать? Кто ищет, тот всегда находит. Ибо сказал Господь: "ищущий да обрящет".
— Ты староверец что ли, отец? — улыбнулся ему Дрозд, по-мальчишески задорно с долей иронии, но не насмешливо.
— А и был бы, тебе, что за печаль?
— Да мы без претензии, — заверил Саша, встал рядом с мужиком, скопировав его позу. — Твое дело, отец, что говорить? А у нас, видишь, свои проблемы: заплутали. Места у вас здесь красивые, но глухие. Крутимся, а никак выйти никуда не можем.
— Эт куды надо смотря. Ежли к немцам, то правей от заимки ходу. С утра выйти — к полудню уже и здрасте им скажете. Люд гудит, ждут они таких как вы, привечают. Вот они вам и накормят и напоют, одежу справить себе дадут…
Николай не сдержался, затвор передернул, направляя дуло автомата на старика, но Александр вовремя среагировал, отклонил ствол вниз, собой прикрыл друга, в лицо мужичка улыбаясь:
— Многие на службу к ним идут?
— Хватат, баят, — прогудел тот, изучая лица лейтенантов: одно светится прямо от радости, понять бы с какой-такой. Второе тучи хмарее.
— И ты поди записался к ним?
— Мне что красные, что зеленые — у меня своя жисть. Ты автоматик-то убери, малой, — предложил Николаю. — Пришел незваным, так хотя честь блюди.
— Хорошая политическая позиция, — процедил Санин. — Это ты мне, старик, про честь? Может, и про долг еще что расскажешь?
— А чтоб нет? Вы о ем-то, гляжу, не шибко знаете. По лесам-то с девкой шукаясь, оно понятно.
Теперь и Дрозд разозлился:
— Не буди лихо, батя, а то не посмотрим, что хозяин, спросим от души.
— Ишь вы, — прищурился так, что глаза в щелочки превратились. — Вы бы так бойки вона там были, — кивнул куда-то в сторону. — А то вояки, смотрю, удальцы, порты по избам просиживать да стариков пугать. А ну пшли отсель, сучьи дети!
— И уйдем, — заявил Николай зло. — А ты дальше здесь отсиживайся, гнида.
— Во-во, иди давай отсель!
— Тихо вы! — почти взмолился Дроздов. — Мы уйдем, батя, сейчас бойцы перекусят и уйдем. Только скажи, наши в какой стороне, где мы вообще? Неделю уже плутаем, к линии фронта выйти не можем.
Мужчина и Санин еще померились взглядами и отвернулись оба в разные стороны. Старик опять руки на ограде сложил, губы пожевал, видно, обиду переваривая, и заворчал:
— Ишь ты, «линия», "фронту", ха! А был он? Разбежались, как мураши, вот и шастаете по лесам, людей смешите. Немчура-то уже округ вовсю орудывает, Минск грят, ихний, Гродно, к самому Смоленску уже прошли, ни седня — завтра Москву возьмут. Хозяйничуют вона.
— Брешешь! — теперь Саня не сдержался, за грудки мужика схватил, и придушил бы сам того не ведая. Ослеп от ярости и отчаянья, от непонимания. Как же так? Как же?!! Не может немец до Минска дойти! Клевета! Не могли красноармейцы побежать! — Шкура белогвардейская!! Недобиток!! Я тебя в расход пущу!!
Николай встрял, пытаясь разнять мужчин, но без толку. Перед носом мелькнуло что-то и Дроздова откинуло в ограду. Тот полетел, сшибая жерди и пугая лошадей. И замер на сене, утирая разбитую губу — крепко ему старик дал. И не столько больно было, сколько обидно до мути в душе. Вот и сидел. Перед собой смотрел, пытаясь в чувство прийти, а в голове одно: не могли Минск сдать! Не могли побежать! Вранье все!
— Не может быть, — уставился на Колю. А тот зубы сжал, так что хруст пошел и скулы побелели: не может!
Западный военный округ, это не фунт изюма — это армия, минимум. А это артполки, танковые и моторизированные, механизированные, кавалерийские корпуса, стрелковые дивизии, авиаэскадрильи. Где они, где?!!
Погибли?… Как?… Когда?!
— "Не может", — передразнил глухо мужчина. — Еще как может. Драпанули, собачьи дети. Немец-силище прет, они и спужались, мать их перетак. Покидали ружья-то и тюкать, а то и немчуре услужать! Вона, шлындают как вы, по лесу! А фашист уж айн-цвай, — потряс кулаком в воздухе. — Незнамо где марширует! От бисовы дети! И это я вас привечать должон, кормить?! Да тьфу вам!!
Рыкнул в сердцах и прочь потопал, а лейтенанты, как пригвоздили их, на месте остались.
Санин ворот гимнастерки рванул: душно стало до воя. Мало жара, так еще от слов старика словно воздуха лишился. Осел прямо на примятую траву напротив друга. Так и сидели, глаза в глаза смотрели, а сказать нечего.
— Полевые лагеря, — протянул, наконец, Дрозд. — Каждое лето же всех в полевые лагеря отправляют, а какая там связь?
Николай потер ладонью затылок, морщась от понимания, что скорей всего так и было — накрыли немцы, как их поезд, палаточные лагеря. Вот и пошла катавасия. В панике что сообразишь? Где связь возьмешь? Но черт бы всех побрал!! Не вся же армия на летние ученья переведена! Голова где? Кто чем думал? Ведь ясно было, что нападут фашисты. Порохом с весны пахнет! Неужели ничего нельзя было сделать. Предусмотреть?! А разведка, леший их побери?! Куда смотрела?!
Незыблемые понятия чести, добра справедливости - кому они более понятны и присущи? Человеку, что считает себя венцом природы, единственно мыслящим и чувствующим существом и причисляет себя к клиру бесспорного носителя добра и просвещения, или тем, кто заранее очернен и обвинен им, причислен к низшим, злейшим существам. Где больше светлых идеалов: в царстве технического прогресса и разума или в обществе, живущем по законам природы? Способен ли человек понять и принять кого-то кроме себя?
"я не особо сопротивлялась, активно знакомилась с действительностью, в которой мне предстояло то ли жить, то ли влачить существование. Я стала подозревать, что от меня требуется стать одной из многих, ни лицом, ни мыслями, ни чем иным не выделяясь на общем фоне, но это меня выводило из себя.".
Он с другой планеты, она с Земли. У них разные взгляды на жизнь, разные вкусы, знания и пристрастия. Столкновение двух представителей совершенной разных рас приводит к глобальным переменам не только в их жизни..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Если б Шарль Перро вздумал написать сказку о современном Принце и современной Золушке, то выглядело бы это, наверное, примерно так: жил был скучающий олигарх и невзрачная студентка, забитая догмами о идеалах и вечных ценностях…
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.