Имя речи - Пенелопа - [3]

Эти несколько абзацев, как бы ни о чем не говорящих, кроме, вероятно, как о моем желании понять, почему мне "так хочется", тем не менее играют еще одну роль, в данный момент они готовят время и место еще одной цитате, на этот раз из размышлений Джорджио де Кирико:

"Не следует забывать что картина всегда должна взывать к глубинному ощущению, а оно означает странность, и эта странность означает малоизвестное или вовсе неведомое. Ибо произведение искусства для того, чтобы быть действительно бессмертным, должно полностью преступать пределы человеческого. Так оно достигает области сна и духа детства."

2.

Если бы истина (в смысле "согласия") была единственным, ради чего существует искусство, мы бы обошлись несколькими образцами, которые со временем также исчерпали бы свою "истинность" или необходимость существовать в качестве таковых. Попытки установить подобный подход предпринимались с времен необозримого прошлого, продолжаясь и ныне. Впрочем, истоки этой проблемы залегают гораздо глубже, чем это может в данный момент интересовать. Отмечу другое безусловное несовпадение познающего и познаваемого (в моменте "возвращения"?), или неистинность искусства дает возможность сосредоточиться на одном наиболее странном и непостижимом факте неинтерпретируемого, ускользающего постоянно остатканепонимания, единственное нерасчленимое мгновение которого является нескончаемым и неозначиваемым настоящим. Смотреть работы художников надлежит ранним утром с лежащим у сердца холодным камнем осени, когда за окнами толькотолько начинает брезжить то, что по традиции именуется у нас светом. Песок в глазах, алмазная пыль бессонницы, припорошившая какиебы то ни было тропы и следы ежедневных упражнений в сложнейших маневрах отхода, приумножают силы, обнаруживающего себя в какой-то условной галерее перед перетекающими формами, для которых наблюдатель не намерен выискивать никаких замен в сфере ценностей и значимостей. Я нахожу себя именно в такой галерее, чистота состава воздуха которой остра, как разбитое стекло.

Искусство аналогии пятилось, и постепенно я покидал места хорошо освоенных сравнений.

Даже забавно, стеклянные банки Вадима Флягина, отдаваясь уличным позвякиванием неведомо какой поры меняя масштаб моего внимания, открывают дощатый занавес театра поры ледяной крови и мечей из стволов бурьяна. Информационные банки, исполненные мирами, разъедаемыми чумой собственной несостоятельности, подрагивания различных элементов, провозглашающих свое родство и устройство, невзирая на полное несходство и неистинность, все эти мусорные миры складывались в мерцающее действие, за кулисами которого угадывалась фигурка гна Гофмана.

И поныне существуют бутылки с посланиями, плавающие где-то в водах многих. Существуют стеклянные лампы, излучающие желтый туман по ночам. И есть лампы Вадима Флягина, светильники заброшенных подоконников, неуступно глядящие в стены дней, волшебные фонари, излучающие темный свет предметов и вещей, в которых, как в нечистом воске отложились дактилоскопические подробности нашего, сквозняком дующего у лица, сожития, сожительства с окружающим не вызывающего ни восторга, ни отвращения, но только лишь настороженность. Возможно упомянуть веревки с выстиранными пластиковыми пакетами. Подобной настороженностью прокисает сердце любого, кому предлагается для рассмотрения также и холст, на котором посредством масляной краски и других вспомогательных средств изображается то или иное, вплоть до возможностей самих материалов искать собственные пути проникновения в незримые поры разгадок своей необходимости. Шапкин Сергей будет вторым, (чье повестввование) кто в нашей бессмысленной предрассветной галерее начал свое повествование. Искушает возможность, "глядя" на его работы сложенные из различных поверхностей дерева, едва тронутых угаданными рукой продолжениями, заговорить о неожиданном соседстве в собственной голове Витгенштейна и Клее, то есть обратиться как бы к совершенно иному... Но, прежде я напомню эпизод из одного моего любимого фильма, (я говорил вам, Елена, о нем этим жарким летом, ты помнишь духота Фонтанки, блеск часов на запястьи, гости): "Каждый за себя, а Бог против всех".

Каспар Хаузер видел сны. Ему снился Кавказ. Все остальное, что снилось ему, также возможно охарактеризовать этим словом Кавказ, несмотря на то, что в разфокусированной вибрации угадывались пагоды, небывалые растения, грифы, непонятные молекулярные передвижения, пересекающие законы существования пространства и протяженности в воображении. Но зеленый и прозрачный осколок из следующей работы поистине на магической привязи нитки, не дающей зрачку раствориться в цвете ландшафта (холм, склон, некое пространство, обращенное к иной стороне рассудка) словно мятник продолжает мигать в моих глазах, очерчивая плавную кривую великих осенних выставок, завершающих еще один круг в наших разговорах, и все же настойчиво уводящих в области сна и к духу детства.

ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ БОРЕЯ

Разговоры о художественных галереях за последние несколько лет превратились в томительно-развязную тему светских бесед о искусстве вообще, о "жуткой" судьбе отечественного в частности, о funds, grants, телефонных счетах, смерти "постмодернизма", о превосходстве "российскогп гения" над чем бы то ни было и так далее. По полям же эти мушиные беседы неопрятно вышиты изрядно вылинявшим мулине критики, от лоснящихся вавилонов которой на версту разит нью-йоркским художественным смятением середины восьмидесятых, мутными слезами родных 60-х, да наспех усвоенной философией из Бордо, тупо и наугад приставляемой к якобы имеющим место явлениям.