Имя на камне - [71]

Та же деревня. Весенний мартовский день. Вечереет. К избе, где живут девушки, подъезжает автобус. Из него выходит Миллер. Стучит, зовет девушек:

— Добрый вечер, фрейлейн. Я за вами.

Он называет по именам, и девушки выстраиваются.

— Фрейлейн Валя!

— Фрейлейн Елена!

— Фрейлейн Антонина!

— Фрейлейн Авдотья! Прошу, автобус ждет. Вас ожидают прогулка и новый фильм. Это награда, которую вы заслужили справедливо.

— Возьмите и меня, — просит пятая девушка. — Я тоже хочу в кино.

— Фрейлейн Мария, вы не заслужили.

Девушки садятся в автобус, и он отъезжает.

— Не помните, вещи они не брали с собой?

— Не было…

— И больше вы их не видели?

— Уехала я! Нас, с десяток баб, староста на работы услал верст за сорок. За коровами ходить, доить. Скотина-то наша, а считалась как ихняя. Вернулась в Лампово, а в той избе другие уже. Менялись…

Крестов предъявил свидетельнице фотографию мужчины — ту же, что показывал партизану. Вглядевшись, старушка удовлетворенно кивнула:

— Как же его… Ох!.. Клыков Толька! Он! На свадьбе, сынок, гуляла его. Про жену всякое болтали… Да ведь про баб оно всегда — было, не было — скажут…

— В немецкой форме Клыков ходил?

— Не видала, сынок… Бороду растил, это помню…

— Вот с этого Клыкова все и началось, — объяснил Крестов после ухода Прасковьи Никитичны. — На эту Олешко были запросы и раньше, но не было зацепки. Никаких документов, кроме непроверенных данных. Но недавно поступило заявление от некой гражданки с просьбой пересмотреть дело ее брата Анатолия Клыкова на предмет реабилитации.

— Он жив, сидит?

— Расстрелян в сорок четвертом году по приговору военного трибунала. Речь идет о посмертной реабилитации. Родные сомневаются, справедливо ли. Просят учесть давность, условия военного времени… Это желание понятно… Мы подняли уголовное дело Клыкова. Я начал листать и вдруг наткнулся на Валю Олешко. Пока лишь одно упоминание… Дело многотомное, месяц читать…

На следующий день утром, войдя в кабинет Крестова, я заметил, что количество папок и бумаг на столе увеличилось. Спросил, приглашен ли кто-либо на сегодня. Но оказалось, что в городе свидетелей больше нет. Есть в селах, в других городах. Люди все пожилые, тревожить их неловко — к ним надо ехать самим. Мы решили в ближайшие дни съездить в Лампово. Затем я взял одну из папок. То было уголовное дело Клыкова, Анатолия Евграфовича, 1921 года рождения, из крестьян, ранее не судимого, беспартийного, бывшего сержанта Красной Армии, попавшего в плен в мае 1942 года. Обвинялся в измене Родине и шпионаже в пользу фашистской Германии. Дело велось в 1943—1944 годах.

В подшитом к делу конверте я нашел отпечатки пальцев и фотографии обвиняемого — профиль, анфас, как обычно снимают преступников. Лицо заурядное. Там же лежала записка — порыжелый листок в клетку, из школьной тетради. Карандаш, но почерк четкий, иначе бы не прочесть. Буквы еще видны.

«Анатолий!

Вас удивит мое письмо. Но разговор с Вами произвел на меня сильное впечатление. Вы мне показались человеком необычным… И мыслите не так, как многие, к сожалению… Я поняла и то, о чем Вы не решились сказать малознакомой женщине. Но я знаю, чувствую, что вы думаете об окружающем то же, что и я. Но Вы смелей. Это отрадно. Отрадно знать, что еще остались честные, независимые люди со своим мнением. Если наше знакомство оборвется этой запиской, я все равно буду помнить о Вас.

Н.»

— Странное письмо, почти признание, — сказал я.

— Но к делу оно приобщено как улика, — заметил Крестов.

— В каком смысле?

— Понятия не имею. Надо работать. Судя по стилю записки, автор — интеллигентная молодая женщина… Врач или учительница.

Значительную часть тома занимали показания Клыкова о расположении немецких частей в районе Лампово, имена офицеров, их характеристики; следователя, ведущего допрос, интересовали, казалось бы, незначительные детали — например, цвет шинели майора фон Барда, марка автомашины, на которой ездил, и прочее.

— А этот фон Бард… он кто был?

— Начальник армейского отделения абвера. Известная фигура в этих местах в войну. Но там есть закладка — на странице сто двадцать первой, взгляните. Это касается интересующей нас особы.

Читаю:

«С л е д о в а т е л ь. Что вам известно о заданиях, которые выполняли агенты фашистской контрразведки Олешко-Михеева, Мегрова, Чернова и другие?

К л ы к о в. Примерно в конце сентября 1942 года Мегрова и Олешко-Михеева были посланы на торфопредприятие. Там возникла забастовка рабочих. Помощник фон Барда Миллер дал им задание выявить зачинщиков забастовки.

С л е д о в а т е л ь. Каковы были результаты их поездки?

К л ы к о в. Мне известно, что по возвращении они представили рапорт на имя майора фон Барда. Содержания рапорта я не знаю, мне не показывали. Но Миллер при мне похвалил их.

С л е д о в а т е л ь. Какие они еще выполняли задания?

К л ы к о в. Ходили в лес искать партизан. Брали с собой грибные корзины… Одевались как местные.

С л е д о в а т е л ь. Можете назвать конкретные факты встреч? С кем, когда? Результаты?

К л ы к о в. Этого не знаю».

— Показаниям можно верить? — спросил я.

— Там, где он говорит о себе, трудно сказать… В отношении других, видимо, можно.