Imprimatur - [142]

– Ну вот, видишь.

– Это значит, что Дульчибени известно о Фуке все. Аббат кивнул так, словно речь шла о чем-то очевидном.

– Значит, он солгал представителям Барджелло в то утро, когда нас закрывали, что познакомился со старым французом незадолго до этого.

– Видимо, да. Такое знание мельчайших подробностей, связанных с Фуке, свидетельствует о том, что они давно знали друг друга. Не забывай, по истечении двадцати лет, проведенных в тюрьме, здоровье Фуке было скверным. Не думаю, что он много разъезжал перед тем, как обосноваться в Неаполе. Он наверняка искал забытый Богом уголок, где бы хозяйничали янсенисты, оголтелые враги Людовика XIV, а в Неаполе они основательно пустили свои корни.

– Там-то он и познакомился с Дульчибени, которому открылся, – довершил я рассказ Атто.

– Верно. Их дружбе уж почитай года три, а не два месяца, как он нам тут плел. Теперь уж с Божьей помощью мы с тобой докопаемся до сути.

Тут мне пришлось сознаться аббату, что я не совсем понял, что за письмо мы только что извлекли из подштанников.

– Мой бедный друг, тебе никак, ну никак не обойтись без духовного наставника. Ну да ладно. Когда ты станешь газетчиком, он тебе потребуется не меньше.

Как я уже знал, встреча Атто с Кирхером произошла четыре года назад, когда рассудок великого ученого уже окончательно помутился. Найденное нами письмо было, судя по всему, результатом жалкого состояния, в котором тот пребывал: оно было по-прежнему адресовано суперинтенданту финансов Никола Фуке, словно с тем так ничего и не произошло за последние десятилетия.

– Он утратил чувство времени, – объяснил Атто, – как многие старые люди, впадающие в детство.

И все же содержание письма не оставляло места сомнениям. Мысленно прощаясь с земным бытием, Кирхер обращался к своему другу с последним прости. Да и то сказать, Фуке был единственным из сильных мира сего, кто поверил в его теории. Мало того, движимый восхищением, суперинтендант некогда бросился к ногам Кирхера, услышав в его изложении суть величайшего из открытий: secretum pestis.

– Кажется, я понял! – не удержался я. – Речь идет о трактате Кирхера, посвященном чуме. Дульчибени ведь говорил об этом в самом начале карантина: согласно теории Кирхера, чума разносится не за счет миазмов и вредоносных мокрот, а крошечными существами – vermiculi animatis или что-то в этом роде. Это и есть, наверное, секрет чумы: невидимые vermiculi.

– Ты глубоко заблуждаешься, – отвечал Атто. – Теория vermiculi никогда не являлась тайной. Кирхер опубликовал лет тридцать назад труд на эту тему: «Scrutinium phisico-medicum contagiosae luis quae pestis dicitur». Письмо же, которым владеет Дульчибени, во сто крат важнее. Кирхер заявляет в нем, что он умеет praevenire, regere и debellare.

– То есть предупреждать, подчинять себе и побеждать чуму.

– Прекрасно. Таков secretum pestis. Однако дабы не забыть, что я прочел, прежде чем явиться к тебе, я зашел в свою комнату и записал ключевые фразы.

С этими словами Атто развернул передо мной лист бумаги, на котором были нацарапаны слова и обрывки фраз на латыни:

secretum morbimorbus crescit sicut mortalesaugescit patrimoniumsenescit ex abruptoper vices pestis petit et regrediturad infinitum renovatursecretum vitae arcanae obices celant

– Кирхер считал, – принялся переводить и объяснять мне Атто, – что болезнь рождается, стареет и умирает так же, как люди. Но питается она за счет них: будучи молодой и сильной, делает запасы, накапливает богатства, так сказать, по примеру жестокого государя, присваивающего себе имущество своих подданных, и с помощью эпидемий добивается неисчислимых жертв. Затем слабеет и идет на спад, все одно как пожилой человек на закате своих дней. И потом умирает. Эпидемии цикличны: осаждают народы, отступают, снова атакуют несколько лет спустя, и так ad infinitum [167].

– Стало быть, это что-то вроде… устройства, не прекращающего вращаться по замкнутому кругу.

– Так и есть. Цепная реакция.

– Но в таком случае чуму не искоренить, как бы ни обещал Кирхер.

– Это не так. Можно изменить цикл, прибегнув к secretum pestis.

– А каков механизм его действия?

– Из прочитанного я уяснил себе: есть secretum morbi – тайна, как возбудить и распространить чуму, и secretum vitae – тайна, как с ней бороться.

– Порча и противоядие от нее?

– Вот именно.

– Каковы же они на практике?

– Этого я и не понял. Или вернее, Кирхер этого в письме не объяснил. Он делает основной упор на том, что цикл чумы на завершающей стадии представляет собой нечто неожиданное, таинственное, чуждое медицине: достигнув пика, болезнь senescit ex abrupto, то есть резко идет на спад.

– Ничегошеньки-то я не понимаю, – огорчился я. – Странно. Отчего же Кирхер не обнародовал это свое открытие?

– Может, боялся, что кто-нибудь возьмет да и использует его во вред людям. Стоит только передать рукопись печатнику и можно лишиться приоритета ценного открытия. А попади подобное открытие в злые руки, представь, какими несчастьями это могло бы обернуться для целого мира.

– Какое же уважение должен был питать Кирхер по отношению к Фуке, чтобы довериться ему одному!