Импотент - [33]

Впрочем, сначала все складывалось не страшно: он был искренне любим, жена готова была идти за ним в огонь, воду и на край света (в конкретном случае в уральскую глухомань), родился ангельски хорошенький сынишка, люди вокруг лучились доброжелательством. Но колокол его любви был уже надтреснут и фальшивил: как бы ласков он не был с Мариной, долго обманываться в его чувствах она не могла. Тем более что в постельных играх он утратил прежнюю пылкость, даже наработанная сексуальная техника не спасала. Бурный темперамент Марины не мог мириться с быстротечностью счастья, начались ссоры, слезы, жаркие примирения, бесконечные вопросы: «Ты меня любишь…» «Конечно, моя красавица». Остроту отношений сглаживали совместные хлопоты по взращиванию сынишки, перманентное благоустройство быта, дела производственные, геологические. И все-таки разлад углублялся, жена перестала жить только его интересами и обзавелась своими, на приоритете которых и стала настаивать, безжалостно руша его выстраивающуюся карьеру…

Погруженный в эти сладкие и печальные воспоминания Сергей Андреевич не заметил, как вышел на опушку рощи, обращенную к зданиям академических институтов. Он остановился. Залитые ясным светом послеобеденного октябрьского солнца разномастные домины из кирпича, бетонных панелей, стекла, алюминия и пластика выглядели безжизненно. Тому причиной был, конечно, выходной, но, как знал Сергей Андреевич, не только. Лабораторные и технологические корпуса были практически пусты и на неделе. До сих пор у М-ского филиала Академии наук не появилось денег на значительные эксперименты, изготовление новых приборов и установок. Научная деятельность, столь оживленная здесь в 60-80-е годы, ныне еле теплилась, став, как встарь, келейной. При символическом центральном финансировании институты, лаборатории и отделы занялись самостийными поисками субсидий от самых разных источников: ведомственных, местных, зарубежных… Того, что находили, едва хватало на разработку прикладных и мелкомасштабных тем при самой убогой зарплате. Со временем многие ученые осознали, что вполне могут рассчитывать на работу в западных научных центрах и поехали, поехали… Оставались в основном пожилые мастодонты и псевдоученая немочь. «Хотя нет, это перегиб, — передумал Карцев. — Уехало не так много и не всегда самые толковые. Скорее предприимчивые».

А сколько надежд было связано с развитием советской науки, сколько средств вложено в создание академгородков по всей стране, а также отраслевых НИИ, НПО, конструкторских бюро и т. д. Была ли отдача? Да, хоть и не в той мере, как ожидали наивные автократы и различные номенклатурщики. Было много параллелизма, псевдонаучности, довлеющего администрирования, взаимоисключающих результатов (в рамках одного института!), случались и их подтасовки. Теперь же отдача от науки стала совсем эфемерной.

— Так может, народу она не так и нужна? — возникает резонный вопрос. — Жили многие века раньше и в будущем проживем?

Увы, жить хочется цивилизованно, а современные блага целиком обусловлены достижениями науки, воплощенными в современных домах, средствах транспорта и связи, сонме технических устройств, медицинских препаратах на все случаи жизни… Причем цивилизация благодаря науке стремительно меняется: на наших глазах произошла компьютеризация мира, сейчас идет мобильная телефонизация, на очереди — роботизация, переход на новые источники энергии, освоение Луны и Марса… Широченное поле деятельности для ученых.

— Да все эти проблемы могут быть решены в европейских и штатовских научных центрах. Большинство стран мира своей науки практически не имеет. Почему мы всегда рвемся быть «впереди планеты всей»?

— Потому что мы живем в самой холодной стране мира и при этом разбазариваем свои энергетические ресурсы направо и налево. Потому что существует конкурентная борьба между экономическими корпорациями, на средства которых и существуют научные центры, и потому каждая значимая научная разработка секретится, а позднее становится предметом торга. Потому что у будущей обнищавшей России может не хватить денег на приобретение (к примеру) установок термоядерного синтеза, а тем более технологии их создания. А это будет означать ни более, ни менее утрату государственной самостоятельности. В итоге российская нация частично растворится в других этносах, а частью деградирует, будучи вынужденной вернуться к натуральному хозяйству. В конечном же счете вымрет при целенаправленной помощи Запада, уверенного в нецелесообразности обживания земель севернее широты в 52–53°. Смотри пример Канады.

Такие невеселые мысли навеяло на Сергея Андреевича созерцание пришедшего в упадок Академгородка. Наверное, он сгущал краски и принимал за глубокий кризис тривиальный временный спад, но у его пессимизма имелась политико-социальная подоплека: он, как уже упоминалось, продолжал связывать прогресс с коммунизмом.

Тут раздосадованный читатель вправе возопить: — Что ж это такое? Типичный ботан, бабник-импотент, алкаш, а туда же, в философию лезет и коммунизм этот поганый пропагандирует! Мало мы его за семьдесят лет нахлебались… И вообще, что автор в конце концов пишет: пикантное чтиво с картинками или просто все, что в голову взбредет?