Импотент - [31]

… в левом крыле института, на антресолях Палеонтологического музея, за длинным столом будущие съемщики копошатся иглами во внутренностях наформалиненных осьминожек, а вдохновенная старушка Золкина сыплет латинскими названиями их органов…

…глухая осенняя ночь, сполохи костра в круге еще полузнакомых лиц и неслыханные, откровенные песни бардов в исполнении более продвинутых одногруппников-москвичей…

… свежая как утренняя заря по солнечной общежитской лестнице скользит светлокожая гибкая мулатка в миниплатьице. — Как ее зовут? — спрашивает у кого-то завороженный Сергей. — Аврора, кубинка…

… майский теплый вечер, окна в комнатах нараспашку, головы невольно поворачиваются в сторону соседнего общежития, где живут студентки-химики и где они нередко переодеваются, не особенно скрываясь от нескромных взглядов; вдруг в тишине раздается громкий девичий голос: — Мальчики-онанисты!

И тут же ответный рев парней, действительно почти не заводивших знакомств в соседней общаге…

… а вот горный Крым в пору учебной практики: жаркое марево, плоские вершины столовых гор, покрытые ослепительно белой карбонатной щебенкой, обрывистые склоны, опоясанные тенистыми кустарниками с желанными, но редкими родниками, а в межгорных долинах — заброшенные татарские сады со все еще обильно плодоносящими абрикосовыми, сливовыми, грушевыми и яблочными деревьями. И тут же глубокие «ставки» с восхитительно прохладной водой. А вечерами — танцы, страстные объятья, опьянение свободой до срывов во вседозволенность…

… но уже в следующее лето — суровый, безлюдный Верхоянский хребет и три человечка (палеонтологический отряд ВАГТа) в одной из утесистых долин. На вздувшейся после дождя реке студент-практикант Карцев тянет за руку против течения пятидесятилетнюю геологиню и взбешенный ее безволием («Больше не могу идти…»), титаническим усилием вытаскивает ее на косу, спасая обоих от явной гибели…

Осенью того же года, в студгородке он, окрепший и уверенный в себе, в погоне за очередной синицей ловит журавушку: вызывающе яркую студентку, уже встречавшуюся ему то здесь, то там, но совершенно его не замечавшую. Он пришел в эту случайную компанию с друзьями, вином, двумя гитарами, был привычно весел, но сейчас превзошел сам себя, рассыпая шутки, комплименты, улыбки и песни, временами глядя прямо в глаза дерзкой Марине. Приведшая его сюда «синичка» пыталась вернуть внимание намеченного «кадра», но он все чаще заговаривал с ее подругой. Тем временем в вестибюле начались танцы и многие потянулись из комнаты вниз. Собрались было и Марина с Сергеем. Вдруг прилично поддавшая несостоявшаяся «пассия» расплакалась, и Марина осталась ее утешать. Спустившись в вестибюль, Сергей в танцах участия не принял, неотрывно глядя на лестницу. И не напрасно: в спешке беспрестанно оступаясь, Марина ссыпалась с нее прямо в желанные объятья! Как упоительно они в тот вечер танцевали, как страстно потом целовались в нише лестничного окна соседнего жилого дома… Так стала раскручиваться спираль их непростых отношений.

Вскоре выяснилось, что ее апломб был лишь формой защиты от окружающих, но защиты давней, проникшей, что называется, в плоть и кровь. Под этим щитом скрывалась бесхитростная провинциалка, обуреваемая нерастраченными страстями и опутанная благоглупостями того времени — например, сохранения невинности для жениха и замужества по любви. Впрочем, он и сам за четыре года студенчества ушел еще недалеко от школьной невинности, что их подсознательно сближало.

Но сходство сходством, а потерзали они тогда друг друга изрядно. Пылкие объятья (без конечного обладания) чередовались со скукой общежитских посиделок, доверительные откровенности с раздражительным непониманием, постоянство с изменами (хоть и в мини-вариантах). Были и разрывы, когда сердца их тоскливо сжимались: все… Но взаимная тяга была уже столь велика, что бывало достаточно случайной (или расчетливой) встречи для нового броска в объятья.

Тем страньше, что и полгода спустя охваченная страстями Марина все еще оставалась девственницей. Конечно, причины тому были и первая среди них — та самая заповедь о непорочности невесты. На нее наслаивалась боязнь добрачной беременности (при обоюдном стыдливом неприятии презервативов). Сказались и малый опыт соблазнителя, и редкость случаев подлинно укромного уединения. Последнее обстоятельство было бичом тогдашних влюбленных, об этом слагались едкие анекдоты. Например:

— Что такое комедия? Когда есть кого, есть чем, но негде!

Тогда, в мае, с ними произошла жуткая неприятность со счастливым концом. У Марины по какому-то поводу взяли кровь на анализы, в том числе на реакцию Вассермана. Она — о, ужас! — оказалась положительной. Ее повторили — положительная! Тут уж шутки в сторону: приехала «скорая», и Марину насильственно поместили в венерологический диспансер, где тотчас провели допрос с пристрастием: когда и с кем? Заливаясь слезами, «блудница» назвала Сергея, настаивая при этом на своей невинности. Проверили, убедились в сохранности плевы, но не отступились. «Бывает, — с кривой улыбкой сказала главврач. — На днях привезли к нам четырнадцатилетнюю целку-минетчицу и тоже с сифилисом…» «Кого?» — пролепетала двадцатидвухлетняя провинциалка и зарыдала навзрыд.