Импотент - [28]
— А разве студентки этого анекдота не знали? — спросила Ирина.
— Что ты! Тогда не было в обычае рассказывать что-то неприличное приличным девушкам. Хотя между парнями мы не стеснялись. И мат уже распространился, особенно в общагах. Мы в своей группе даже как-то провели дискуссию, имеет ли он право на существование…
— И к чему же вы пришли? — хохотнул Гнедич.
— Признали, что в некоторых ситуациях матерные слова более кстати, чем другие. А емкость и выразительность их для русского уха вообще вне всякой конкуренции. В качестве иллюстрации можно привести еще анекдот, но он уж совсем грубый…
— Начал, так рассказывай.
— Приехал в гости к Брежневу Никсон. Уже в конце визита, на прощальном ужине, они хорошо поддали и заспорили на тему: чей язык больше насыщен неприличными выражениями? Спросили помощников, те оперативно посчитали и выдали: у американцев. Брежнев опешил, но находчиво возразил: — Зато наши матерные выражения универсальны и, зная их, другими словами можно почти не пользоваться. Никсон недоверчиво покрутил головой, на этом их спор затух.
Наутро Брежнев провожал Никсона в Киев. Вот стоят они на перроне, жмут руки и вдруг с соседнего пути, где что-то грузили, донеслось: — На фига вы фигову фигню нафигачили, расфигачивайте на фиг!
Брежнев расхохотался и через переводчика пояснил Никсону, что эта длинная связная фраза состоит из вариаций единственного матерного слова. Что тому оставалось? Лишь признать себя побежденным.
— С фигой анекдот что-то не звучит, заменил бы лучше на фуевину.
— Ну, это уж совсем прозрачно, с нами ведь дама.
— Даме это по барабану.
— Ничего подобного, — возмутилась Ирина. — Сергей Андреевич прав, не стоит совсем выходить за рамки приличий. И еще: ты мог бы иногда тоже дарить мне цветы.
— И плевать на семейный бюджет? Впрочем, это вообще не мой стиль.
— Увы, Ирочка, это так, — решил вмешаться Карцев. — Подтверждаю как давний приятель твоего повелителя. Тут уж одно из двух: либо разные фигли-мигли с подношением цветочков и целованием ручек, а в придачу несостоятельность в общем плане и в некоторых особо взыскуемых женщинами частностях; либо жизнь без особых затей, но в надежных мужских руках.
— Ох, Сергей Андреевич, это Вы на ходу придумали. Наверняка, возможны варианты. Да вот хоть и Ваш пример: разве Вы несостоятельны при своей галантности? Только не говорите мне, что у Вас что-то не получается с женщинами: Володя перечислял мне Ваши победы.
— Увы, Ирина Николаевна, мои так называемые победы на деле подобны победам Пирра над римлянами: каждая из них имеет привкус итогового поражения. Для короткой связи я, вроде бы, гожусь, но при длительном общении все женщины во мне разочаровывались. Так что Вы сделали правильный выбор, на долгую перспективу. И не гневите упреками бога, а главное Гнедича, который их, по большому счету, не заслужил.
— Ну, кончай базар, господин адвокат, со своей женщиной я сам разберусь. А то ведь ты и гонорар за свои красивые речи можешь потребовать, а хрен тебе! Разве только рюмку водки дам за крепость моих брачных уз…
— Заметано. Ваш союз мне правда так нравится, что я обязательно впал бы в жуткую депрессию, если б он вдруг распался. Конечно, дружить с Владимиром мы не перестанем, но нам, несомненно, станет более одиноко. Вы уж не бросайте нас, Ирина Николаевна!
— Заметано, Сергей Андреевич. Но к Вам у меня встречная просьба: не делать впредь таких больших перерывов в посещениях нашего дома. Чтоб мы не успевали без Вас заскучать. Ваше здоровье!
— Все, эта рюмка была у тебя последней. Боюсь, если он, в самом деле, зачастит, ты можешь спиться!
— А не ты ли мне еще недавно говорил, что любишь меня пьяненькую?
— Точно перепила, потянуло на откровенности. Этак дойдет до рассказов о подробностях наших постельных игр.
— Неужели вы изобрели в этой области что-то новое? Впрочем, молчу, молчу. Покажи-ка мне лучше свои последние книжные приобретения, если таковые имеются…
— Обижаешь, Сергей. В наше время при таком книжном изобилии нужны лишь деньги — и немного усердия в книжных раскопках. Вот посмотри, что я добыл на прошлой неделе: «Избранное» Франца Кафки, «Поиск предназначения» Стругацких, «Сравнительные жизнеописания» Плутарха!
— Да-а, улов богатый. Впрочем, «Замок» и «Процесс» Кафки я читал и подумал, что «Приглашение на казнь» Набокова, вероятно, написано под его влиянием. «Поиск предназначения» тоже читал и заметил, что по отдельности Стругацкие все равно пишут как вместе. А вот Плутарха я у тебя на неделю-другую возьму… Или ты именно его сейчас читаешь?
— Да бери, бери, раз копытом забил. Я еще успею его поштудировать. Кстати, кое-что я из Плутарха прочел, в частности «Жизнеописание Ликурга» и вспомнил тебя с твоим коммунизмом. Оказывается, в Спарте с подачи этого самого Ликурга было создано явное подобие коммунистического общества, причем оно просуществовало около трехсот лет!
— Не понял, это при рабовладении-то?
— Именно благодаря ему. Вспомни, во всех книгах о будущем (даже и не коммунистическом) основная производственная роль отводится различным автоматам и роботам — людям же остаются роли управленцев, творцов или бездельников. Так вот, в Спарте такими роботами были илоты, рабы то есть. Граждане Спарты законами Ликурга были избавлены от непосредственных занятий земледелием, животноводством, ремесленничеством, строительством и другими хозяйственными и бытовыми проблемами. В отличие от соседних городов-государств Эллады.
Многие века обжили российские попаданцы. Только веку галантному как-то не повезло: прискорбно мало было там наших парней. Добавим одного на разживу, а там лиха беда начало — косяком пойдут.
"Что будет после нас? Хоть потоп...." - молвила некогда мадам Помпадур. "Вот уж хренушки...." - решил Сашка Крылов, попавший негаданно в компанию к благородным господам и дамам. - Ваша беспечность нам слишком дорого обошлась. Буду поправлять....".
Приключения попаданца в революционной Франции в 1795-97 годах… Книга «Еще один баловень судьбы» Николая Федоровича Васильева относится к разряду тех, которые стоит прочитать. Созданные образы открывают целые вселенные невероятно сложные, внутри которых свои законы, идеалы, трагедии. Замечательно то, что параллельно с сюжетом встречаются ноты сатиры, которые сгущают изображение порой даже до нелепости, и доводят образ до крайности. Чувствуется определенная особенность, попытка выйти за рамки основной идеи и внести ту неповторимость, благодаря которой появляется желание вернуться к прочитанному.
Похождения поручика Ржевского и кой-кого еще. Приключения графомана-попаданца в 30-х годах 19 века и его геройского гусара во времена войны с Наполеоном.
Приключения попаданца в полумагическом средневековье (с элементами стимпанка и эротики).
Приключения московского мажора в предвоенной (30-е годы) Франции, Англии и Германии.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.