Импортный свидетель [Сборник] - [54]
На просеке появился Медведев со своими людьми. Подойдя к капитану и сорвав с него погоны, он больно и унизительно стукнул его по физиономии.
— Где девочка? — спросил он сдавленным голосом.
И есть ли на свете такие почитатели закона, которые осудят сержантов за то, что, когда капитан чуть помедлил с ответом, они заломили его руку таким образом, что он немедленно назвал адрес.
Через полчаса группа захвата доставила живую и невредимую Смеральдинку ее отцу и бабушке.
На этом закончился день рождения Медведева и свадьбы счастливой Ольгушки и Любушкина.
26
Голубочек изъявил желание проводить Нестерова до аэропорта.
Николая Константиновича, кроме него, никто не провожал. Следователь по особо важным делам стоял у трапа самолета с небольшим плоским чемоданчиком и смбтрел, как бригада, обслуживающая самолет, ухаживала за серебристой махиной.
— Николай Константинович, — заговорил Голубочек, — можно вам задать один вопрос?
— Конечно, — Нестеров протянул ему руку.
— Скажите, вам никогда не приходило в голову, что загадки, которые задают нам преступники и которые мы разгадываем, не слишком уж безобидны?
— В каком это смысле?
— Может быть, я не очень хорошо объясню, но мне представляется, что это не просто загадки. Ведь мы не можем восстановить справедливость в полном смысле этого слова. Мы не можем оживить убитого человека, у которого остались дети, родные, близкие. В чем же тогда наша справедливость, неужто только в возмездии?
Это был вопрос…
Нестеров поднялся по трапу. И вскоре оказался у иллюминатора рядом со своим креслом. Сидеть было неудобно, ничего не видно из окна, и он стал вспоминать о том, как восемь лет назад они с Анечкой собрались в Москву, как Анечка осталась в Москве пестовать вскоре появившуюся Настеньку. Вспоминая все эти восемь лет жизни, ее удачи и неудачи, Нестеров подумал об уравновешенности бытия, и постепенно мысли его возвратились в сегодня.
Прямо в самолете он стал писать проект заключения по произведенным им следственным действиям.
Почему я этим занимаюсь? — вдруг подумал Нестеров. — Ну ладно я, а он-то зачем, Голубочек? У него такая прелестная фамилия. Неужели мы с ним относимся к той категории людей, которым для того, чтобы дышать, необходимо ощущение справедливости?»
А в это время далеко внизу в горах саперы помогали милиции искать запрятанное преступниками.
27
— Нестеров, вас вызывают в ЦК, — заместитель Генерального прокурора по кадрам говорил так сухо, как будто Нестеров в чем-то был виноват.
— А для чего, Василий Илларионович? Я ведь вам все доложил.
— Узнаете, — государственный советник юстиции первого класса усмехнулся. Он внимательно посмотрел на Нестерова: — Далеко пойдешь…
В ЦК с Нестеровым говорили и о делах, и о самом Нестерове.
— Есть предложение направить вас на службу в органы внутренних дел.
— Не думал никогда об этом, начинал когда-то в уголовном розыске.
— Нам это известно, но сегодня вы нам нужны в МВД. Вам, вероятно, известно, что стоит вопрос о создании следственного комитета по борьбе с организованной преступностью. Звание подполковника для начала. Работы, предупреждаю, будет больше. Завтра в девять утра ждем вашего решения.
28
Человек с поврежденным ногтем на пальце руки, капитан милиции Багров и я — одно и то же лицо. В эпилоге, который для вас закончится расстановкой точек над «і», а для меня приведением в исполнение исключительной меры наказания, я, рассказавший вам все, должен, возможно, сделать какое-то моралите.
Я объективно достиг в жизни многого, другое дело, что шел не по той дороге. Быть может, честно работая против преступников в одной упряжке с органами, я принес бы пользу государству. Но нельзя забывать, что я пошел за отцом. За человеком, который был для меня светочем. Может быть, я ошибся в нем. Я предавал всех ради денег, а зачем они мне в итоге? Но ведь отца не выбирают, хотя я и мог бы… Мне известны тайники, где лежат деньги, если не сгнили, туда им и дорога. Как бы то ни было, если бы довелось жить сначала, я жил бы с моей энергией и талантом иначе.
Быть может, это и есть путь к раскаянию — не знаю, я неверующий…
В газетах сейчас много пишут про организованную преступность. Но никто и никогда не интервьюировал тех, кто держит эту преступность в своих лапах. Меня, к примеру.
Да и сейчас вы все спрашиваете про само дело, про, так сказать, клубничку, а не про меня. Но если бы спросили про меня, я рассказал бы вам, что не помню своих родителей. Я жил до пятнадцати лет в детском доме. Меня достал оттуда, как щенка, Цусеев, дал кров, хлеб, дал отчество, ласку и тепло. Мерзавец ли он — не мне судить. Он воспитал меня. Он — учитель, он — отец. Он, Цусеев, отправил меня служить в милицию, чтобы я помогал ему.
И я не мог его ослушаться. Я служил Хану.
Но теперь…
Так вот, если кто-нибудь про меня писать будет — напишите, что я раскаялся…
Только не ходите в тюрьмы, как в зоопарк, просто посмотреть на нас, слышите, журналисты?.
Ковкость пламени
Он незаметно, как ему казалось, вернулся с улицы, разделся, юркнул в кровать. Но она не спала… Она приоткрыла глаза, посмотрела на окно и совершенно спокойным, не томным, с придыханием, а обычным своим голосом спросила:
