Импланты - [10]

Видимо, сегодня у секс-символа не было съемок. Мужчина вышел из оранжереи и сел прямо на траву. Посидел с минуту и лег на спину, положив руки за голову.

Алекс прищурился. Ему стало любопытно, о чем думает Кайл: вспоминает произошедшее в оранжерее пятью минутами раньше, мечтает о новой порции виски или повторяет роль?

Настроиться на мысли звезды получилось не сразу, а когда получилось, Алекс разочаровано вздохнул — Кайл читал стихотворение. Наверняка из новой роли, потому что никто и никогда не подумал бы, что "секс-символ всех времен и народов" любит поэзию.

…Я ПОЦЕЛУЮ НЕЖНО УШИ ТВОИ И ГУБЫ,

И ОКЕАН БЕЗБРЕЖНОЙ СТРАСТИ МЕНЯ ПОГУБИТ.

ЛОКОН ТВОЙ БЕЛОКУРЫЙ В ПАМЯТЬ СЕБЕ ОСТАВЛЮ…

АЛЕКС!

Тропинин дернулся от неожиданности, обернулся и получил сильный удар в челюсть.

Голицын не зря служил в охране, драться он умел, даже несмотря на кажущуюся слабость и щуплость тела. Кулак оказался точен и сокрушителен.

Алекс схватился за разбитую губу.

— Никогда! Никогда не слушай его мысли! Понял?!

Борис Игнатьевич был в бешенстве. Тропинин даже отступил от "графа". Он не подозревал, что в тощей груди могут кипеть подобные страсти. Ноздри Голицына раздулись, губы раздвинулись в некотором подобии оскала, глаза прищурились и горели огнем. Алекс подумал, будь во взгляде материальная сила, он давно превратился бы в пепел.

— Простите.

Алекс сознавал свою вину. Он нарушил обещание, да к тому же читать мысли нанимателя действительно нехорошо.

— Никогда, Алекс. Ты понимаешь значение этого слова? Никогда не читай его мысли. Это неправильно. А ты должен научиться отличать правильное от неправильного, хорошее от плохого, иначе тебе никогда не достичь своей цели. Еще один промах, и ты потеряешь работу.

Тропинин опустил глаза. Ему стало стыдно. Но не оттого, что он прочел дурацкое стихотворение, которое про себя бормотал звезда мировой величины, но оттого, что нарушил собственное обещание и в какой-то мере подвел, разочаровал "графа".

Борис Игнатьевич добровольно согласился стать его учителем, пообещал научить тому, чему он никогда не научился бы в "Школе подготовки охраны", а он, вместо того, чтобы уважительно следовать наставлениям Голицына, легко и просто, не думая о последствиях, нарушил первое же свое обещание.

— Простите, Борис Игнатьевич. Это больше не повторится.

Голицын не ответил. Вместо этого подошел к Алексу и дотронулся рукой до его подбородка.

— Надеюсь, мое кольцо не оставит шрама. Приведи себя в порядок и приходи в синюю столовую. Стол уже накрыт.

***

В последние несколько дней Борис Игнатьевич часто улыбался, Судьба вняла его угрозам и послала встречу с человеком, которого он безуспешно искал уже полгода.

Тропинин Голицыну нравился. Молодой человек не только обладал незаурядными способностями, но и был кристально чист, как может быть чист только незамутненный предрассудками разум ребенка. Работать с таким материалом одно удовольствие. Пока Алекс не готов сменить его на посту начальника службы безопасности, но Борис Игнатьевич не сомневался, что сумеет вылепить идеального охранника, идеального телохранителя, человека внимательного, осторожного и предусмотрительного.

— Первое, чему ты должен научиться, друг мой, — это думать.

Для "уроков" начальник службы безопасности выбрал синюю столовую. Причин тому несколько. Во-первых, она находилась в западном крыле особняка и не попадала по действие "античита", во-вторых, синий цвет успокаивал, в-третьих, в столовую часто заходила прислуга — то перекусить, то навести порядок, а то и просто полюбопытствовать, чем Голицын занимается с новичком. На чтении мысли служащих Борис Игнатьевич и планировал тренировать своего подопечного.

"Граф" традиционно занимал синее кресло у окна, а Тропинина сажал напротив, с таким расчетом, чтобы Алекс оказался освещен заглядывающим в комнату солнцем, а сам Голицын оставался в тени. Так молодой человек не мог бы угадать эмоции учителя по лицу — не для того Голицын тренировал парня читать мысли.

— Первый слой мыслей можно назвать мыслями только условно, скорее это внутренняя речь, — объяснял "граф". — Все, что человек проговаривает про себя, относится к первому слою. При этом совершенно не обязательно, чтобы шевелились губы. Это самый легкодоступный слой, самый громкий, если можно так выразиться, и самый четкий. Мысли первого слоя человек обычно осознает и контролирует. Это то, о чем мы думаем сознательно. Как следствие, этим "мыслям" доверять можно только условно. Если человек захочет тебя обмануть, делать это он будет на первом слое.

Илья Борисович видел, что Алекс внимательно его слушает, и улыбнулся.

— Пример приведу самый простой: представь домохозяйку, которая составляет список покупок на неделю. Она запаслась листком бумаги и ручкой, и сидит в кухне, в попытках ничего не упустить. Первым пунктом она записывает картофель, вторым сливочное масло, третьим спички, и пока пишет, внутренне проговаривает список покупок. Это и есть первый слой. Понятно?

Тропинин молча кивнул.

— Второй слой прочитать сложнее, он спрятан "глубже" первого и осознается лишь наполовину, следовательно, только наполовину поддается контролю и ему, в отличие от первого слоя, уже можно верить. Хотя бы наполовину. Возвращаясь к примеру с домохозяйкой, вторым слоем будет являться, такие мысли: "Не уродился в этом году картофель, жук пожрал" или "Муки не забыть купить, пирог испечь". В то время как первый слой проговаривает первый пункт списка, второй слой успевает подумать о чем угодно. Можно назвать этот слой ассоциативным, это то, о чем человек по-настоящему думает. Будь моя воля, я обозначил бы этот слой как первый, а первый — как нулевой, или даже как псевдослой. Кстати, те самые песни, которые иногда целый день звучат в голове, занимают именно второй слой, поэтому избавиться от них очень сложно.