Имперские войны: Имперские танцы. Имперские войны. Имперский гамбит - [30]

Комбинезон был всем хорош, но не был предназначен для постоянной носки и сна на земле. Предполагалось, что пилота подбирают в первые двенадцать часов после аварии. Снять неудобный костюм Юлий не решался – без него ночью было бы слишком холодно.

В два часа ночи капитана Моргана разбудил хлюпающий звук. Сначала он решил, что это Клозе пошел отлить, но хлюпало слишком долго и со стороны болота.

А Клозе лежал рядом.

Юлий разбудил его дружелюбным пинком в бок. Они вооружились «офицерскими сороковыми» и провели остаток ночи без сна. Судя по звукам, хлюпало что-то очень здоровое.

Когда рассвело, ни самого животного, ни его следов они не обнаружили.

– Как ты думаешь, это был тот самый полукрокодил-полудинозавр? – спросил Клозе.

– Наверное, – сказал Юлий. У них оставалось чуть больше двадцати четырех часов до того, как Клозе станет гораздо хуже.

Юлий достал из кармана полевой бинокль, входивший в комплект комбинезона, и обозрел окрестности. В трех километрах к северу-востоку он увидел хлипкую струйку дыма, поднимающуюся к облакам. Передал бинокль Клозе.

– Вижу дым и забор, – сказал тот. – Больше ни хрена не вижу.

– Я хочу разведать, что там.

– Валяй, разведывай, – сказал Клозе. – У нас тут временная демократия, и ты побеждаешь большинством ног.

– Жди меня здесь, – сказал Юлий.

– Возьми. – Клозе протянул ему свой «офицерский сороковой». – Может, и пригодится.

– А ты?

– Если что, сделаю себе харакири. Нож-то у меня останется.

– Отобьешься ты с ножом от крокодила.

– Если ты не вернешься к вечеру, я даже пробовать не буду.

Юлий взял второй «офицерский сороковой» и сунул его за пояс.

– Поаккуратнее там, – посоветовал Клозе. – На данный момент ты мне очень дорог. Медленное, но надежное средство передвижения.

– Я тоже тебя ненавижу, – сказал Юлий и полез в болото.

Если бы Юлия попросили определить, кем именно приходится ему барон Клозе, то он затруднился бы с ответом. Клозе был его хорошим приятелем, собеседником, собутыльником, коллегой, братом по оружию и партнером по покеру, но Юлий никогда не назвал бы его своим другом.

У Юлия вообще не было друзей.

В понимании Юлия друг – слишком интимное понятие. Друг – это человек настолько близкий, что знает о тебе все, это человек, которому ты можешь доверять как самому себе. Но были вещи, которые Юлий никому о себе не хотел рассказывать, и были ситуации, в которых он никому, кроме себя, доверять не мог. Пожалуй, самым близким человеком в его жизни была его младшая сестра. У него были неплохие отношения и со старшим братом, но только с сестрой его родственные чувства выходили на новый уровень.

Но ведь она была женщиной, а значит, не могла быть другом по определению. Настоящие мужчины не дружат с женщинами, даже если эти женщины – их сестры.

Ни в школе, ни в летной академии Юлий ни с кем особо не сближался. Принимал участие в повседневной жизни сокурсников, участвовал в вечеринках, но не больше. Да и те сами не слишком старательно искали его общества.

Он был лучшим. И лучшим не в чем-то одном, а во всем, чем бы он ни занимался.

У него были самые высокие оценки по основным предметам, он первым потерял девственность в возрасте тринадцати лет, никто не мог сравниться с ним в искусстве пилотирования, он почти никогда не проигрывал в покер, плюс, ко всему этому, был умен, хорош собой и принадлежал к знатному и богатому роду. Сам он этого не осознавал, но его однокашники видели в нем идеал, к которому надо было стремиться.

Ему завидовали и его не любили. Никто не хотел находиться с ним рядом, потому что люди просто терялись в той тени, которую он отбрасывал.

Но потом учеба закончилась, и потянулись армейские будни. Возможно, что он по-прежнему в чем-то превосходил остальных, но теперь это уже не имело значения. Он стал одним из серой армейской массы, винтиком в мощной и хорошо отлаженной боевой машине, которой являлись Военно-космические силы Империи. Винтик может быть сколь угодно хорош, но он все равно останется винтиком.

Здесь уже ни богатство, ни титул не имели большого значения. Индивидуальное мастерство тоже ничего не значило, когда он работал в команде. Крепость цепи определяется по самому слабому ее звену, и, пусть даже одно из звеньев будет сделано из тетрадона, цепь все равно порвется.

Блестящий кадет, как это часто бывает, превратился в заурядного офицера.

Но он по-прежнему плохо сходился с людьми. Ему не нравилось в армии, и он ничего не мог с этим поделать. Психолог объяснил бы ему, что часть своего негативного отношения к армии он переносит на окружающих его людей, но он ходил к психологу только по непосредственному приказу командира и всегда старался валять там дурака.

Юлий понятия не имел, почему он вернулся за Клозе и почему тащил его на себе. Он сам не ожидал от себя такого поведения, и Клозе, судя по всему, тоже не ожидал.

Юлий спрашивал себя, вернулся бы он за Карсоном, Дэрринджером, Стивенсом или любым другим пилотом, оказавшимся на месте барона, и не находил ответа. Он словно открыл новую, неизведанную землю внутри самого себя, и теперь ему предстояло нанести ее на карту.

Или плюнуть и забыть. Юлий еще не знал, как он поступит.