Имперская идея в Великобритании - [27]

. В этом аспекте необходимым считалось сохранение под английским влиянием зоны Суэцкого канала, при помощи которого перевозка любых товаров в Индию и прилегающие страны значительно ускорялась. Одновременно важное место в системе колониальных владений Великобритании имели южноафриканские колонии, находившиеся под британским контролем с 1795 г. В первой половине через южную оконечность Африки, мыс Доброй Надежды, пролегал основной торговый путь в Британскую Индию. И даже после начала использования Суэцкого канала в 1870-х гг., важнейшим элементом военной стратегии Великобритании оставалось сохранение контроля над южноафриканскими владениями, обеспечивавшими доступ к Индии в случае военных действий на севере Африки. Поэтому, как отмечал Ч. Дилк, «ни одно место на земле не является для нас более важным, чем мыс Доброй Надежды»[161]. Немаловажное значение имели и перевалочные базы на пути к Индии – Маврикий, Цейлон, Аден, Кипр, Мальта. Значительной составляющей Британской империи в середине XIX в. были ее средиземноморские владения. На входе в Средиземное море находился Гибралтар, британская колония с 1713 г., имевший удобную бухту для стоянки британского флота. Однако еще большее значение имел укрепленный гарнизон на Мальте, откуда британские корабли могли добираться до восточных стран Средиземноморья за 7—10 дней.

Посредством своих колониальных владений в Западном полушарии Великобритания имела возможность как доминировать в Атлантическом океане, так и развивать торговлю с государствами Латинской Америки. Бермудские, Багамские, Виргинские, Каймановы острова составляли систему торговых и военных баз Британии в регионе. На Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии интерес британских торговцев был в первую очередь прикован к необъятным просторам потенциального рынка Китая. Здесь важнейшим форпостом стал Сингапур, британская колония с 1819 г., а также Гонконг, полученный в 1841 г. в результате первой из «опиумных» войн XIX в. Таким образом, под контролем Великобритании должны были оставаться важнейшие маршруты империи: пути из Англии в Австралию, Азию, Канаду и Южную Америку, на Дальний Восток.

Опасность широкого распространения имперских интересов ощущалась и самими сторонниками экспансии. Например, авторитетный либеральный политик лорд Розбери считал необходимым выделить приоритетные направления колониальной политики. Ведь в попытках защитить свои интересы по всему миру, писал он лорду Кимберли, «мы можем быть вовлечены одновременно в более чем сорок войн»[162]. Подводя итоги «схватки за Африку», обозреватель консервативной «Таймс» отмечал то, что наиболее ценным приобретением в этом регионе являлась Южная Африка, перешедшая под контроль англичан, следовательно «у нас нет необходимости проводить захваты в лихорадочной спешке, которая сейчас наблюдается повсюду»[163].

Однако весьма распространенными в последние десятилетия XIX в. являлись иные настроения, развитие которых стимулировала «схватка за Африку», раздел Китая и иные многочисленные примеры международного соперничества. «Шансов создать новую колониальную империю у Англии больше не будет»[164], – предупреждал сторонник активной имперской политики Дж. Паркин, наблюдавший, как последние нейтральные территории делятся между великими державами. Соответственно, имперская политика правительств постоянно подвергалась критике либо со стороны либералов, либо со стороны ярых империалистов.

Сторонники «Малой Англии» сохраняли веру в международное сотрудничество великих держав и стойкую неприязнь к агрессивности в любой форме. Сам лидер

либералов У. Гладстон имел склонность к тому, чтобы в своих выступлениях рассматривать вопросы внешней политики в моральном аспекте, в соответствии с поддерживавшимся им принципом равноправия всех наций. Умудренный опытом политик заявлял: «В течение всей моей политической жизни я никогда не одобрял господство, подобное тому, которое некоторые государства осуществляют над другими странами, и не собираюсь одобрять»[165]. Своими выступлениями он стремился развеять «тщетные мечты тех, кто внушает вам, что сила Англии зависит либо от ее престижа, либо от расширения ее империи, либо от ее владений за пределами этих островов»[166]. Истоки мощи страны другие либеральные лидеры – Дж. Морли, У. Харкорт, Г. Лабушер – видели в самом Соединенном Королевстве с его совершенной политической системой, демократическими свободами и устоявшимися традициями. По их мнению, внимание правительства должно было концентрироваться в первую очередь на внутренних социально-экономических проблемах страны[167].

Позиции радикальных сторонников имперской экспансии, получивших в Великобритании прозвище джинго, представляли собой полную противоположность убеждениям сторонников «Малой Англии». Зарождение джингоизма как политического феномена относится к концу 1870-х гг. Джинго называли безусловных сторонников внешнеполитического курса консервативного кабинета Б. Дизраэли в период Восточного кризиса 1875–1878 гг.[168]В этот период премьер-министр Великобритании взял курс на противодействие политике России на Балканах, угрожая в случае необходимости развязыванием военных действий. Впервые в истории Британской империи Дизраэли отдал приказ о переброске британо-индийско-го контингента с Британской Индии на Мальту, продемонстрировав, таким образом, потенциалы и решимость метрополии. Как показывали события, часть британского общества быстро восприняла антироссийскую риторику, воинственные декларации и демонстративные военные приготовления правительства как яркий пример отстаивания национальных интересов и поднятия престижа страны. Англичане выражали готовность воевать за далекие от их повседневной жизни проблемы, широко распространились русофобские настроения.