Имперская гвардия: Омнибус - [33]

Я раскрыл свои когти.

— Нет, — сказал я. — Я так думаю, что лучше я её раздавлю.

Боец рассмеялся, отсалютовал и убежал прочь.

"Он что, не понимает? — спросил я себя. — Конечно же, он понимает". Это была наша последняя атака, и мы все это знали. Каждый солдат рвался вперёд ради спасения своей души, ради уз товарищества и ради славы Императора Человечества. В адских стробоскопических вспышках стабберных, лазерных и пушечных выстрелов сияющая элегантность мордианских униформ мешалась с армагеддонскими полушинелями и индустриально-серым полевым обмундированием Мортис. И все мы двигались к проходу.

Мы снова вонзились в море орков. Мы пробивались вперёд, всегда вперёд, хотя наступать было некуда, кроме как глубже в ряды врагов.

— Не останавливайся ни в коем случае, — крикнул я вниз Ланнеру. В ответ он повёл «Гибельный Клинок» ещё быстрее, передавив пару десятков орков за раз. Какой-то миг гусеницы буксовали в месиве трупов, затем "Горделивость" с рёвом устремилась дальше. Я защёлкнул свои когти, словно бы вырывая совокупную вражескую гортань. Я послал мысленный вызов Траке. "Вот они мы, — подумал я, кося зеленокожих выстрелами из своего болт-пистолета и своего глаза. — Осмелишься встретиться с нами лицом к лицу? Осмелишься?"

Орки отступали перед нашей яростью. Но лишь до определённого предела. Они сбились в кучу, затем расхрабрились, когда из прохода выросло нечто колоссальное. Это был гаргант высотой в пятьдесят метров, который подошёл с полей сражений с нашими Титанами.

Хануссен, который сидел за главным орудием, осознал, что подразумевало его присутствие.

— Что случилось с Легио? — спросил он по воксу.

— Это не наша забота, капитан, — отрезал я. — Наша забота — то, что случится вон с той поганью. Уничтожить её!

Хануссен навёл пушку и выстрелил.

Если бы гаргант не прибыл прямиком из другой битвы, наш поступок был бы бессмысленным. Но я мог видеть, что он уже получил серьёзные повреждения. Из его шеи валил дым, и по всей длине его фронтальной брони сбегало вниз что-то вроде линии разлома. Наш снаряд ударил в основание его головы. Хануссен, должно быть, зарядил пушку бронебойным. Взрыва не произошло, и какое-то мгновение казалось, что мы потратили наш выстрел впустую. Гаргант сделал ещё один шаг, затем качнулся вперёд. Его голова соскользнула с плеч и понеслась к земле. Гигант накренился ещё сильнее. Затем тяготение взяло верх, и неспешный поклон внезапно перешёл в падение. Чудовище грохнулось на землю, давя сотни орков и распространяя панику далеко за пределы зоны, затронутой его разрушением. Суеверный ужас разбегался и перед "Оплотом Горделивости". Орки могли видеть, кто ехал на танке, свалившем гарганта с одного выстрела, а в том, что касалось меня, они могли поверить во всё, что угодно.

Моё горло разодрал лающий смешок.

Мы неслись к проходу. Мы карали и забивали. Чем многочисленнее орки, тем больше мы убьём. "Горделивость" вопияла своим гласом правосудия, и хотя ею управлял экипаж из храбрых и умелых людей, я ощущал танк как продолжение собственной воли, он был частью моего тела в такой же степени, как злой глаз и силовые когти. "Горделивость" и я были одним целым, железным наконечником копья, которое вспарывало брюхо оркам.

— А вот ещё с кем поиграть, — протянул Ланнер.

Из ночи впереди возникла ещё одна топталка в компании с боевой крепостью. У орков что, был бесконечный запас этих машин? Я выбросил из головы неуместный вопрос. Мы обязаны прорваться к проходу, так что мы должны уничтожить орочьи сверхтяжи. Только и всего.

— Взять их! — выкрикнул я. Я обращался к экипажу «Гибельного Клинка», но увидел, что пехота вокруг нас тоже бросилась на чудовищ. Я подумал, что орки, возможно, даже испытывают некоторую неуверенность. Мне показалось, что психический гнёт, который сопутствовал их присутствию, уменьшился. А почему бы и нет? Мы свалили гарганта одним выстрелом. Мы были неудержимы.

Затем что-то изменилось. В сражение вступил какой-то новый участник. Я не мог видеть, кто или что это было, но атмосфера битвы наполнилась новым, потрескивающим эмоциональным зарядом. Орки снова бросились на нас. Они ударили с обновлённой решимостью, но не только. Их паника испарилась, сменившись восторженным энтузиазмом в самой его безумной фазе. Эти твари смеялись, точно также как это прежде делал я, но с ужасающим упоением. Та радость, с которой они сражались в битве и убивали без разбора, вернулась к ним с лихвой, и их хохот не ослабевал независимо от того, видели ли они кровавый конец человека или орка.

Топталка рванула вперёд. Она на самом деле рванула. Она потопала к "Горделивости", изрыгая пламя и жирные клубы из своих дымовых труб. Дно долины сотрясалось под чудовищными поршнями её стоп. Эта конструкция была не из тех, что могли двигаться быстро, да она этого и не делала, но наступая вперёд, она мощно наращивала скорость.

— Капитан, — произнёс я в вокс.

— Уже на прицеле, комиссар, — ответил Хануссен. Он выстрелил, попав точно в центр топталки. Но на этот раз броня выдержала, и чудовище продолжало наступать. Топталка выпустила ракету, которая ударила во фронтальную часть «Гибельного Клинка». Верх танка окатило огнём, и я нырнул под ораторскую трибуну. Ланнер не сбавил темпа, и "Горделивость" вынеслась из языков пламени навстречу брошенному вызову.