Империя - [214]

— И я не собираюсь. Пока не найду, чем их подкрепить. Детективы просматривают для меня его банковские счета. А также счета республиканской партии, которые ничем не лучше…

— … чем у демократов?

Херст мрачно взглянул на Блэза. Через пол можно было слышать голос Миллисент, громкий и резкий, недаром его было слышно и с третьего яруса театра «Палас». Она занималась с дизайнером, пытавшимся создать если уж не удобную для жилья, то уж во всяком случае самую большую квартиру в Нью-Йорке, заполненную крупнейшей коллекцией старых и новых древностей в западном мире.

— Я думаю начать с Ханны и Куэя. Они на том свете. Я хочу показать, сколько денег они собрали на избирательную кампанию Рузвельта. Затем попробую показать, что Рузвельт сделал для «Стандард ойл»…

— Ничего он не сделал. Мы об этом писали. Конечно, трудно раскопать подлинные факты. Однако известно, что он не сделал ничего, это единственное, что против него.

— Попробую что-нибудь сотворить, — сказал Херст. — Оставаясь в пределах фактов. Он не сделал ничего, потому что они помогали его финансировать. По крайней мере в девятьсот четвертом. О, он у меня в кармане. Он же до смерти напуган. В следующее воскресенье я намекну во всех газетах, что у нас есть его письма к Арчболду, компрометирующие письма.

У Блэза возникло ощущение, что невозможное становится возможным; Херст в самом деле готов был далеко зайти. Если его детективы не нароют ничего нового, Херст окажется в опасном положении человека, обвинившего популярного президента в коррупции. Это вам не Мэрфи из Таммани-холла. Это Блэз ему и сказал. Но Херст только отмахнулся.

— Я просто попытаюсь его выкурить из норы. Кстати, я уверен, что он продажен. Я хочу сказать, что все они такие в политике, им нужны деньги на выборы, но поскольку он лицемер, он хуже остальных. Поэтому пусть погадает, чем я располагаю. Это мой козырь: он не знает, что и сколько знаем мы, и он пойдет на все, чтобы узнать.

Херст подошел к балконному окну, за ним с застекленной террасы открывался вид на Гудзон и на гряду Палисейдс.

— Когда я процитирую двух его содельников Ханну и Куэя, а также и Форейкера, все поймут, что я имею в виду и Рузвельта. Так мы кинем его волкам. Иначе люди скажут, что мы упоминаем только мертвых, которые не могут защищаться, или хромых уток, вроде Форейкера. А потом мы скажем, что неделей позже опубликуем письма Рузвельта. Вот будет в городе горячий вечерок!

Херст согласился, чтобы некоторые письма, которые он пока не собирался использовать, напечатал Блэз. Взамен Блэз будет содействовать расследованию, если это не слишком высокое слово для обозначения того, чем собирался заняться Херст, материалами досье своей газеты. Поскольку большинство политиков страны находились на содержании у богачей и публика это знала и воспринимала довольно равнодушно, Блэз призывал Херста сделать что-нибудь более практичное, напечатать, например, списки имен с прилагаемыми ценами. Херст не согласился. Да, признал он, отчасти он действует из мести. Рузвельт обвинял его не раз в убийстве Маккинли, и за этот удар ниже пояса он хотел ответить тем же и точил свой журналистский топор. А что касается реформ, он, грустно посмотрев на Блэза, вдруг сказал:

— Если тебе тут не нравится, тебе есть смысл вернуться во Францию. — Херст принимал свою страну такой, какая она есть. Блэз не мог с этим согласиться.

Он сидел за своим столом в редакции «Трибюн», когда без предуведомления к нему вошла Каролина, впервые, надо сказать, с тех пор, как они сочли нужным открыть друг другу несколько больше правды, чем это было необходимо для каждодневной жизни в американской республике.

— Посмотри, — сказала Каролина, редко позволявшая себе столь очевидные реплики.

Блэз разложил на столе «Нью-Йорк джорнел америкэн» и прочитал заголовок. «У. Р. Херст доказывает: нефтяной трест диктует политику». Он быстро прочитал статью. Кто-то, по-видимому, Брисбейн, скомпоновал убийственный рассказ о беспорядочных сделках с политиками обеих партий. Статья подводила вплотную к Рузвельту и республиканцам, но сам Рузвельт процитирован не был. Об этом, говорилось в статье, можно будет прочитать в следующем номере.

— Подозреваю, что это будет не самое счастливое утро в Белом доме. — Каролина села и уставилась в пространство; ей, без сомнения, виделись будущие заголовки.

— Он сделал то, чего, по-моему, не должен был делать. Он доказал, что «Стандард ойл» дала кучу денег на рузвельтовскую кампанию, и Рузвельт пока так и не занялся нефтяными трестами. Это причина и следствие, не так ли?

— Но, — возразила Каролина, — Арчболд платил так же Паркеру и демократам. И они как бы взаимоисключаются.

— Не уверен. — Блэз посмотрел на Каролину. — Ты и мистер Тримбл согласны на публикацию истории Пенроуза?

— Тримбл печатает ее завтра на первой полосе.

— Значит, мы обгоним «Пост». — Блэз был доволен. — Херст собирается разыграть письма Сибли. Мы можем использовать остальные, которые не касаются президента.

Джозеф С. Сибли, конгрессмен-республиканец из Пенсильвании, никогда не скрывал своих симпатий к рокфеллеровским нефтяным интересам. Он писал Арчболду: «Впервые в жизни я высказал президенту простую, хотя и трудно произносимую вслух истину, касающуюся политической ситуации, а именно: никто не может победить и недостоин победы, если опирается на толпу, а не на консервативно мыслящих людей дела…» Так начался, полагал Блэз, резкий поворот Рузвельта в сторону богатых и «Стандард ойл» в поисках денег на кампанию 1904 года.