Империя Вечности - [89]

Однако сказанного было уже не поправить, и через три короткие встречи Наполеон наотрез отказался беседовать со своим тюремщиком. Не ожидавший столь быстрого разоблачения и позора, Лоу погрузился в болото навязчивых состояний. Теперь уже он опасался, что Бонапарта вывезут в бочке с вином, в сахарном ящике или даже в узле из грязных простыней, и выскакивал по ночам из постели, чтобы пришпорить коня и скакать по извилистым тропам — только бы убедиться, что узник по-прежнему на месте. Губернатор удвоил охрану Лонгвуда и повсюду установил новые блокпосты и укрепления, издав ряд таких строгих ограничений, что их непомерная суровость поразила даже герцога Веллингтона.

Хотя, если вдуматься, герцогу было легко рассуждать о строгости: он-то, как и Наполеон, твердо знал о своем бессмертии. Лоу же, напротив, не перенес бы провала, помноженного на немыслимый побег вверенного ему узника. Душу его беспрестанно терзало прощальное проклятие императора: «И через пять веков мое имя будет сиять как солнце, а ваше — останется знаком позора и несправедливости».

Что и говорить, проклятие стократ ужаснее той опрометчивой фразы, которой Денон пригвоздил Гамильтона, ибо оно исходило от человека, каждое слово которого пылало в небе, написанное огненными хвостами комет.

Глава пятнадцатая ПРАХ ДРЕВНИХ ДИНАСТИЙ

Четвертого октября тысяча восемьсот пятьдесят пятого года в порту Саутгемптона Ринд поднялся на борт колесного парохода «Ориентал» компании «Р&О» (водоизмещение — тысяча шестьсот семьдесят три тонны, мощность моторов — сорок пять лошадиных сил). Молодой человек не успел даже отыскать свою каюту над машинным отсеком, когда невысокий небритый мужчина, выступив из полумрака, указал на его саквояж.

— Разрешите взглянуть?

— Что-то не так? — ответил Ринд, приняв чужака за неряху-стюарда. — Мою дорожную сумку еще вчера погрузили на борт, а тут всего лишь…

— Это вы получили от Уилкинсона?

Внезапно шотландец похолодел, припомнив моряка, чей силуэт отражался в витрине на Бейкер-стрит.

— Ну да, в последнюю минуту. Но…

Маленький человечек, не теряя времени, толкнул дверь в каюту, схватил саквояж и вытряхнул его содержимое на пассажирскую койку, после чего молниеносно перелистал страницы взятых наугад книг («Фонетическая система иероглифов» Шампольона, «История» Геродота в переводе Ларчера, «География» Страбона), ощупал сумку в поисках потайных карманов и поднял глаза на Ринда.

— Он объяснил вам, зачем это все нужно?

— Чтобы читать в дороге. Здесь и работы Вивана Денона, и прочее.

— А Уилкинсон, случаем, не давал вам прощальных напутствий?

— Да нет, ничего особенного.

Небритый мужчина вновь покосился на книги.

— На страницах может скрываться тайное сообщение. Если что-то найдете или вдруг вспомните — пошлите депешу из Гибралтара. Или с острова Мальты. Ее величество надеется на вас, юноша.

— Обязательно, — кивнул Ринд.

Честно говоря, ему и вправду было почти нечего рассказать о прощании с сэром Гарднером. Оно прошло на удивление будничным образом: сдержанное джентльменское рукопожатие, последние советы в дорогу — меньше бывать на солнце на первых порах, не прогонять скуку выпивкой, спать лишь тогда, когда в небе появятся звезды… Ну и таинственное заключение из разряда тех, на которые сетовал У. Р. Гамильтон: «Просто следуйте дорогой Денона, в Каир через дельту Нила. Поверьте, вы будете сильно удивлены, и как раз тогда, когда меньше всего ожидаете». И все это — не в саутгемптонском порту и даже не на вокзале, а в прихожей дома на Йорк-стрит, как если бы Ринд не отплывал в далекий Египет, а собирался в Рочестер на выходные.

Поднявшись на содрогающуюся верхнюю палубу, молодой шотландец успел заметить, как перед самым отбытием парохода юркий лазутчик спустился по сходням, ловко протиснулся сквозь толпу провожающих и скрылся в салоне закрытого экипажа, что битых два часа поджидал его у багажной конторы.

Ринд уже не сомневался: его дорожную сумку заранее перерыли как следует; молодой человек ничуть не удивился бы, узнав, что кто-нибудь из людей на борту — командир, механик или просто пассажир — приставлен к нему соглядатаем. Весьма оригинальная прелюдия к долгому путешествию: теперь даже нельзя будет обратиться к носильщику или завязать невинную беседу, чтобы не заподозрить в другом шпиона.

А тут еще, к счастью или к несчастью, на пароходе предоставлялось множество неодолимых соблазнов поговорить. Чтобы только сбежать из душной и шумной кабины, Ринд целыми днями гулял по палубе, подолгу стоял у поручней, задавал членам команды разные технические вопросы или сидел за книгами. Среди его собеседников были чиновники на пути в Индию, командированные за границу корреспонденты газет, дантист, направивший стопы в Каир (где высшие классы общества открыли для себя кариес), и пара коннозаводчиков, надумавших отвезти призовую кобылицу Фейр Нелл на состязания с арабскими скакунами в пустыне Сахара.

От нечего делать молодой человек даже начал поглядывать на красивых леди, ведя с ними легкую игривую болтовню. В самом деле, если не считать минут, когда морская болезнь терзала его желудок, пароходные трубы сыпали серый пепел на голову, а «живая провизия» источала амбре, от которого нестерпимо страдал чуткий нос, Ринд ощущал, как болезненные мысли покидают его, будто унесенные свежим ветром (тем более что капитан и направил судно по ветру). Для человека, которому ни разу в жизни не приходилось переводить стрелки, покидая привычный часовой пояс, это были поистине живительные впечатления и с подлинно мифологическим отзвуком: отважный герой пускается в одиссею, навстречу невиданным чудесам, опасностям и переменам. Шотландец сам себе казался бы терьером, рвущимся с поводка, когда бы единственный корабельный пес не перегрелся на солнце до сумасшествия и не бросился в воды Бискайского залива.