Империя тысячи солнц. Том 1 - [29]

– Раз в пятьдесят лет Панархия разрешает ксеноархеологической экспедиции посетить планету. Таких экспедиций было уже четырнадцать, и все встречались с одним и тем же существом – Стражем из Храма. – Омилов издал странный горловой звук, напоминающий бульканье. – Так – насколько я могу воспроизвести без хитиновой гортани – звучит его имя. – Он усмехнулся, задумчиво глядя вдаль. – Одна из членов нашей экспедиции, высокожительница, как выяснилось, страдала неожиданной фобией: не выносила насекомых. В общем, её пришлось выносить из Храма на руках, напичкав успокаивающими.

Омилов взял шар со стола.

– Страж сказал нам, что это – яйцо демона, вроде того, что вылупится из их двойного солнца в конце времен.

– Они что, поклонялись ему? – с легким отвращением спросил Осри.

– Не совсем. Скорее, держали в заточении. Страж сказал, что для его рода это большая честь: на протяжении пятисот поколений хранить его в ожидании дня, когда их солнца, взорвавшись, поглотят его.

Он помолчал немного.

– Пятьсот поколений, считая от исчезновения Ура, – это по двадцать тысяч лет на одного Стража. Эта цифра подтверждается результатами первой экспедиции: анализом радиоактивных изотопов хитиновых чешуй у алтаря, генным сканированием... собственно, потому и установили карантин. Ни одно из естественным путем развившихся существ не может жить так долго.

В наступившем молчании хор лягушек и шорохи в саду показались громче обычных, режущими ухо, особенно на фоне музыки, негромко звучавшей на веранде. Окна дома за их спиной засветились; на востоке поднималась над горизонтом ближняя луна, Килелис, бесстрастно отражая холодным ликом свет зашедшего солнца. По небу тянулись редкие полосы облаков. Окружавший поместье парк казался в розоватом свете луны еще таинственнее.

– Страж не позволил нам прикасаться к шару, а наши инструменты не дали ровным счетом никаких показаний. Поскольку Страж, несомненно, являлся разумным существом, он попадал под защиту Пакта Анархии. Мы не могли заставлять его. Мы и не собирались... впрочем, кто-то тем не менее это сделал. – Омилов тронул клавишу на подлокотнике своего кресла с высокой спинкой, и огни на веранде погасли, а над их головой раскинулось во всей своей красе звездное небо.

– Кажется, я что-то припоминаю, – пробормотал Брендон. – У него ведь есть название... какое-то там Сердце, верно?

Омилов сидел, прижимая шар к груди, и лицо его вместе с яркими звездами причудливо искажалось, отражаясь в его поверхности.

– Сердце Хроноса, – произнес он. – Пожирателя Богов.

Вставала вторая луна, когда Деральце бесшумно скользил по коридору следом за сыном гностора – тот только что вышел из своей комнаты в ночной рубашке.

Сквозь высокое окно в конце коридора светила Тира, и от Осри на стену падала гротескно-большая тень. Он остановился у двери в покои своего отца, и эхо от шарканья его шлепанцев по полированному паркету стихло.

Он дотронулся до панели замка, и дверь бесшумно скользнула в сторону, оставшись открытой, когда Деральце набрал код первоочередного доступа. Свет горел и в спальне, и в кабинете. Гностор предпочитал простоту Карельского Ренессанса: дверей внутри его покоев не было, лишь высокие проемы. Деральце остался в холле, за границей света, и принялся терпеливо ждать.

Омилов сидел в глубоком старом кресле; в руке он держал кружку с горячим питьем, наполнявшим воздух пряным ароматом. Над головой его виднелись в полумраке ветви изящного аргана, чьи длинные серебряные листья туго свернулись на ночь, кроме тех, на которые падал свет настольной лампы. Казалось, растопыренные как человеческая кисть листья защищают кресло и сидящего в нем человека.

По наклону головы гностора Деральце понял, что тот смотрит на рисованный портрет покойной Кириархеи, Илары кир-Аркад. Осри тоже покосился на портрет, висевший на стене еще с тех пор, когда Деральце приходил сюда охранником юного Крисарха.

Омилов оглянулся на стоявшего в дверях сына и улыбнулся.

– Ночные духи не дают спать и тебе, мой мальчик? Заходи, попьем чаю из сон-ягод. Не было случая, чтобы он не помог мне.

– Ночные духи? – переспросил Осри. – Знаешь, папа, иногда мне кажется, что ты и сам почти веришь во все те сказки и мифы, которые изучаешь.

– То верю, то сам смеюсь над ними, – с улыбкой ответил гностор.

Вид у Осри был недовольный. Деральце вдруг припомнилась леди Ризьена в одно из редких посещений семейного поместья.

– Твой отец, Осри, – говорила она тогда сыну, – настоящий ребенок в теле взрослого мужчины. Надо же: отказаться от доли в семейном бизнесе, чтобы забавляться со всякими грязными безделушками и прочим хламом, который он навыкапывал, и хотя у него есть знакомые и в Магистерии, и в Совете Геральдики – хотя меня он с ними так и не познакомил, – он, видите ли, ни за что не опустится до того, чтобы просить у них помощи во благо семьи. Так что тебе, сын, остается страдать из-за его эгоизма.

Деральце стоял тогда рядом, ожидая выхода Брендона к завтраку; госпожа обращала на него не больше внимания, чем на мебель, но Осри выдал свои чувства легким румянцем, а позже извинился перед охранником.