Империя тысячи солнц. Том 1 - [26]

«Дурная наследственность: уши, как у меня, и полное отсутствие чувства юмора, как у матери».

– Даже Зал Слоновой Кости не в состоянии вместить всех тех, чье положение позволяет им считать, что им «положено» там быть, – сказал Омилов, надеясь отвлечь сына от мрачных рассуждений по поводу воображаемых обид. – С точки зрения бедолаги-чиновника, составлявшего список приглашенных, старый наставник, к тому же официально ушедший на пенсию...

Омилов замолчал, услышав в глубине дома звонок.

– Это еще что? – удивился Осри. – У тебя что, до сих пор стоят комсигналы? Почему ты не носишь босуэлл?

– Мне кажется, к нам кто-то пожаловал, – сказал Омилов, обходя два последних вопроса. – Кто-то знающий пароль для входа в наше поместье.

– Ты кого-то ждал? – нахмурился Осри.

– Только тебя, – пожал плечами Омилов.

– Папа, тебе просто необходимо носить босуэлл, – упрямо заявил Осри.

Омилов только усмехнулся, вглядываясь в горизонт.

– Одним из преимуществ выхода на пенсию является то, что тебя уже никто не может в любой момент вызвать на прямую связь, – сказал он. – Ага. Вот и мы.

Над верхушками далеких деревьев возникло и описало изящную дугу над поляной золотое яйцо. Там, где пролетал фаэтон, по траве пробегало волнение как от ветра, и муаровые разводы пригнувшейся травы отражались в его зеркальном днище. Зависнув перед верандой, он скользнул вбок, поближе. Ветер, поднятый возмущенным гравиполем, коснулся лица Омилова, и он отступил на шаг.

Словно угадав его мысли, водитель такси отодвинул машину на несколько метров и плавно опустил на траву. В воздухе остро запахло раздавленной зеленью.

Омилов молча смотрел, как изогнутая дверь бесшумно скользнула вбок и из такси на траву спрыгнули две фигуры: одна чуть выше среднего роста, стройная; вторая рослая и массивная. Тот, что побольше, нес багаж. Второй поднял взгляд на веранду и зашагал к ним.

Омилов не мог поверить своим глазам. Он узнал Брендона нур-Аркада прежде, чем тот поднялся по ступеням и остановился перед ним, улыбаясь и протягивая обе руки. Так скоро после Энкаинации?

«Слишком скоро».

– Себастьян! Я так и думал, что застану вас здесь.

Омилов поколебался, потом поклонился, как того требовал формальный этикет, протягивая руки ладонями вверх для положенного прикосновения.

– Себастьян, – мягко произнес Брендон. – Мне казалось, это единственный дом, где учитель главнее ученика, а титулы не играют ни малейшей роли.

– Ну, когда это было... Вы были тогда еще мальчишкой, так что это имело смысл, – ответил Омилов, глядя в голубые глаза. – Не припомню, чтобы вы заглядывали сюда, в Низины, с тех пор, как выросли.

– Не заглядывал, – признался Брендон. – Хотя и не по своей вине. Может, вернемся к прежним порядкам?

– Можем, – сказал Омилов. – Добро пожаловать, Брендон. – Обеими руками он сжал правую руку Брендона.

Брендон повернулся к Осри, вежливо стоявшему рядом с непроницаемым лицом.

– Осри. Надо же.

– Ваше Высочество, – произнес Осри, с безукоризненной четкостью отдавая честь. Он выбрал чисто формальное обращение; это огорчило, но никак не удивило Омилова.

«Они даже в детстве слишком отличались друг от друга, чтобы быть друзьями, а уж теперь, десять лет спустя, когда Осри до сих нор не отошел от шока по поводу исключения Маркхема лит-Л'Ранджи из Академии...»

Правда, возможно, и не прошлое являлось причиной такого выражения на лице Осри. Те тревожные догадки, что омрачили радость Омилова при виде Брендона, вновь выступили на первый план, и они же обозначились свершившимся фактом во взгляде его сына. Омилов не слишком хорошо считал в уме, но Осри, зарабатывавший на жизнь преподаванием астрогации, без труда рассчитал бы минимальную продолжительность перелета с Артелиона на Шарванн. Холодок пробежал по спине Омилова: или Брендон сумел каким-то образом побить все известные рекорды скорости, или...

– Брендон? – произнес он. – Разумеется, я рад видеть тебя, но к чему такая спешка?

Омилов подумал обо всех неизбежных ритуалах, связанных с королевской Энкаинацией: по установившемуся порядку Брендону полагалось бы пировать несколько недель, гостя в самых богатых домах Панархии.

– Может, я некстати? – Брендон перекинул длинную ногу через перила и уселся. Лицо его, высвеченное последними лучами заката, было откровенно усталым. – Если вам не хочется меня видеть, мы улетим,

«Он совершенно точно улетел в день своей Энкаинации. Почему?»

Словно для того, чтобы поддразнить его, к Омилову вновь вернулась недавняя мысль: «Слишком много уважения к форме законов и никакого интереса к их истинному содержанию...» Он внимательнее вгляделся в лицо Крисарха. Нет, тут не только усталость, тут что-то еще.

– Что случилось? – спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал ровно и, не удержавшись, добавил, словно цепляясь за последнюю соломинку: – Ты, должно быть, улетел сразу после Энкаинации?

Брендон взял пустой бокал, который Омилов только что забрал у сына, и налил в него из графина.

– Перед, – сказал он с убийственной простотой. – Я заскочил сюда попрощаться.

Омилов тряхнул головой.

«Если Семионовы ищейки не пасут нас уже – а в таком случае мы все равно бессильны что-либо изменить, – с этим можно обождать. Раз он здесь, у него должна быть на то причина. В присутствии Осри он все равно её не откроет».