Империя травы. Том 1 - [10]
– Остальные мои люди, – сказал Агвальт. – Мы не глупцы. – Он повернулся к дымящимся остаткам лагеря эркингардов, от которого почти ничего не осталось. – Эта бойня не наших рук дело. На твоих людей напал клан – и их было очень много. Целый клан, который направлялся на сбор в Холмах Духа, так я думаю. Но хватит болтать. Мы уходим.
Когда его поднимали на седло за спину Хотмера, Эолейр бросил последний взгляд в сторону леса, где исчез Морган, но над степью уже спускались сумерки, и он увидел лишь темную громаду леса, погрузившуюся в тень.
«Да хранят тебя боги, Морган. Я молюсь за то, чтобы ты добрался домой без меня. Не думаю, что мне хватит сил вернуться к твоим дедушке и бабушке и рассказать им, что я не сумел защитить их наследника. Лучше уж умереть в этих пустошах».
Сначала Морган держал в руке меч, изредка делая пробные выпады по лучам солнечного света между деревьями, уверенный, что его могут в любой момент окружить разбойники и ему придется защищать свою жизнь. Но по мере того как день клонился к вечеру, а в лесу становилось теплее, рука у него начала уставать, и он убрал меч в ножны. Очень скоро они стали ему мешать, потому что колотили по бедру во время ходьбы. И, хотя солнце уже прошло существенную часть своего пути, день становился все более жарким, и ему уже казалось, будто он задыхается в своем шерстяном плаще. Морган снял его, сложил и накинул на шею, чтобы защитить затылок от хлеставших его ветвей, и тут же почувствовал неприятный зуд.
Однако не это стало его главной проблемой. Все шло не так, все раздражало, тревожило и пугало Моргана. Несмотря на жару и пот, стекавший по спине, периодически он начинал дрожать. Он постоянно думал о бренди, вине или даже пиве, сошло бы что угодно, только бы избавиться от отвратительных мыслей. Ко всему прочему, он никак не мог выбраться из этого странного и опасного места.
Моргана никогда не интересовал лес, если не считать того, что там можно охотиться или устраивать приключения с выпивкой в компании с Астрианом и Ольверисом, как в тот раз, когда они отправились пострелять в оленей в королевском лесу Кинсвуд, заблудились и нашли обратный путь только при помощи королевских лесников, которые услышали, как они спорят между собой. Но Морган уже начал понимать, что знакомый лес рядом с замком очень сильно отличается от Альдхорта. Во-первых, даже в глубинах Кинсвуда повсюду виднелись следы людей, указатели охотников, оставленные на коре деревьев, груды камней, обозначающие тропы, и даже обугленные остатки костров.
Здесь, в Альдхорте, троп не было, и он не находил никаких признаков присутствия людей, лишь изредка вспыхивали красные хвосты белок на верхушках деревьев, или он слышал шелест крыльев пролетавших птиц, которых даже не всегда успевал увидеть. Он вполне мог находиться в каких-то новых землях, где никогда не ступала нога человека, однако его преследовало ощущение, будто кто-то – часто ему казалось, что таких существ несколько, – наблюдает за ним, прячась за деревьями. Морган не мог объяснить, что именно заставляло его так думать, но его постоянно преследовало чувство, что он здесь чужак, и даже огромные деревья смотрят на него свысока и с любопытством.
Никогда Морган не чувствовал себя таким одиноким.
В Кинсвуде и в некоторых частях огромного эрнистирского леса Сиркойл, в которых ему довелось побывать, он всегда видел людей и их жилища. Лесной народ возделывал деревья, выращивал или подстригал, иногда вырубал для получения топлива, оставляя торчавшие из земли пни, напоминавшие надгробия. Подлесок собирали угольщики, упавшие плоды поедали свиньи, которых пригоняли в лес на кормежку. Все каким-то образом использовали. А здесь он шагал совершенно один сквозь жаркий, влажный и безмолвный сумрак.
К концу дня каждый новый вдох, сделанный Морганом, наполнял его грудь, но не прояснял мысли, и ему приходилось постоянно бороться с переполнявшим его чувством беспомощности и отчаяния. Несколько раз, когда он поднимался на вершину холма, он пытался отыскать границу леса или хоть какие-то следы людей, но видел лишь бесконечные пространства деревьев и кустарника, которые тянулись во все стороны, и лишь огромные усилия воли не позволяли ему опуститься на колени и разрыдаться.
«Я не могу это сделать, – снова и снова повторял он себе. – Я принц. А принцу нельзя плакать».
Ему удавалось сдерживать слезы, но по мере того, как день подходил к концу и становилось очевидно, что он не сможет выйти из леса до наступления ночи, страх начал подниматься в нем, точно паводковая вода.
Крестьянский сын схватил свой меч И к берегу Гринвейда побежал, Где ряд за рядом стояли Жестокие воины короля Падуба.
И парень поднял свой меч, У пенистого стоя потока, И вскрикнул: «Ты не войдешь в Эркинланд! Путь река наполнится кровью!
Моргану хотелось спеть что-нибудь воинственное и веселое, но собственный голос казался ему тихим и лишенным смысла, и – хуже того – у него появилось ощущение, будто он оскорбляет вечную тишину леса, поэтому он не допел песню «Крестьянский сын Долшира». Однако очень скоро он не мог бы петь, даже если бы захотел. У него остались силы лишь для того, чтобы продираться сквозь подлесок, не обращая внимания на бесчисленные кровавые царапины от терновника, который рос около редких троп, проложенных животными, и он уже с трудом переставлял одну ногу за другой.
